— Разрешите доложить! Капитан Гальярт погиб; боюсь, остальные офицеры тоже. По крайней мере, мы не слышим их голосов. Я взял на себя командование ротой.
— Оставайся в лесу. Пришлю тебе пару орудий 85-го калибра, заткнем эти чертовы пулеметы.
— У нас тут раненые, истекают кровью на поле.
— Пока не прибудут орудия, даже не вздумай ничего предпринимать, не то конец четвертой роте. Других у нас не осталось! Потерпи немного, минометы скоро будут. Помнишь моего сычонка? Его больше нет…
Мы укрывались в лесу несколько дней. Минометы прибыли, но вражеские пулеметы не умолкали и били наповал всякий раз, когда мы пытались выбраться на открытое пространство. Провизия закончилась, воды не осталось.
Смутно помню нашу последнюю отчаянную вылазку.
Новобранцы, точно завороженные, двинулись за мной; в мозгу стучала лишь одна мысль: вперед, только вперед! Пулеметы стрекотали, как печатные машинки в конторе дядюшки Эусеби, где все четыре секретарши разом барабанили по клавишам. Сначала звук шел спереди, но вдруг послышался и сзади. Мы что же, оказались меж двух огней? Но нет, это совсем другой звук, похожий не на треск печатной машинки, а на щелканье куропаток. Это другие пулеметы, не той модели. Это наши.
И вот уже ветер доносит до слуха обрывки разухабистого гимна, который сочинил Пикó для своих бойцов:
Пулемет наш поет,
им заснуть не дает,
этим фашикам…
Орудия даром времени не теряли. Их снаряды чертили дуги у нас над головами и делали свое дело; разносили в пух и прах огневые точки «фашиков» — и кто только придумал это слово? На передовой врагов только так и называют! Новобранцы не отставали от меня ни на шаг; одни падали, другие бежали вперед, не обращая внимания на пули. Точно какая-то сила двигала нами… Так, а это что? Колючая проволока, что ж еще! Неужели мы так быстро до нее добрались?
Минометные снаряды разорвали «колючку» в нескольких местах, а мы прикладами расширили бреши. Быстрее, быстрее, не то нас всех тут перебьют. Вот мы уже между заграждениями и траншеями. Осталось шагов сто! Сто шагов вверх по склону. Кому жизнь дорога, быстрее за мной!
— Они сдаются! — слышится слева чей-то крик.
И точно, на бруствере стоит тощий, заросший щетиной человек в пыльных лохмотьях. Вроде нищий, думаю я. С какой стати нищий торчит на бруствере окопа? Но вот что-то блеснуло на рваном рукаве: офицерские нашивки. Он развел руки в стороны, точно собирался заключить нас в объятья.
— Не стрелять! Они сдаются! — хрипят мои бойцы.
