Последние две недели я прожил, точно под действием мощной дозы кокаина. Меня переполняло необъяснимое счастье. Ну да, мы отбили Поблу, враг с боями отступил; в селении не осталось ни одного живого существа, только вши. Дикое количество вшей! Мы отчаянно чешемся.
Могу ли я связно рассказать, что делал все эти дни? Нет. Бои не остаются в памяти. Просто что-то говоришь, куда-то идешь, словно повинуясь чужой воле. Помню только, что двигался, как автомат, и больше ничего.
Встает перед глазами какое-то открытое пространство, не то жнивье, не то пустошь. Противники расставили пулеметы так, словно слушали мою лекцию в Оливеле: крыли перекрестным настильным огнем, невозможно голову поднять. Но приказ есть приказ — пришлось идти в атаку, грудью на пули. Танков-то у нас не было.
Гальярт крикнул: «За мной!» и тут же рухнул замертво. Потом погиб Пропагандист. Помню еще высокие стебли лаванды, которые колышутся на ветру; то один, то другой внезапно падает, словно срезанный невидимым серпом. Новобранцы плакали; они впервые видели войну лицом к лицу. Убило второго офицера, по фамилии Миральес, и я оказался один во главе трех взводов. От нашей роты в живых осталась половина; пришлось отступать в заросли сосен и можжевельника.
Среди стволов рвались семидесятипятимиллиметровые гранаты и минометные снаряды, но по сравнению с тем полем роща казалась тихим оазисом. А как же раненые? Их стоны слышались отовсюду; некоторые пытались позвать на помощь, но голос захлебывался, как крик петуха, которому рубят голову. Связи с батальоном у нас не было. За лесом расстилалось еще одно голое поле, оно тоже простреливалось пулеметами. Новобранцы видели, что помочь раненым никак невозможно, это привело бы к еще большим потерям. Я был в полной растерянности: что же делать, как связаться с командованием?
И тут на поле показался офицер, за ним несколько солдат. Они ползли, стараясь не попасть под пули, и что-то тащили за собой по земле. Да это комиссар Ребуль, он тянул к нам телефонный провод.
Надо же, офицер взял на себя обязанности связиста! Трудно поверить, но нас бросили на передовую, а связиста из армейского корпуса не прислали. И вот теперь Ребуль заменил его. Он полз, припадая к земле, а пули свистели у него над головой, точно рой кровожадных москитов. От напряжения я весь взмок. Вспомнил дурацкие шутки, которые мы отпускали в его адрес, когда стояли в Оливеле. А сейчас просто слезы на глаза наворачивались при виде подобной отваги. Наконец Ребуль добрался до нас, и я не удержался, обнял его. А он, закусив мундштук своей трубки, посмотрел на меня удивленно, точно мой восторг казался ему чрезмерным и даже глупым, и протянул мне телефон; услышав на другом конце провода голос майора Рузика, я прокричал:
