Чахлые кусты на пересохшей равнине, размытой былыми наводнениями, сменились редколесьем. Девушка и волк осторожно шли друг за другом по еле заметной тропке. Месяц поднялся в зенит. Девушка и волк остановились в зарослях, где долго и старательно перекладывали веточки и камешки, потом углубились в чащу, где повторили эту процедуру. В чаще тропа разветвлялась. Теперь девушка и волк двигались с большей осторожностью. Здесь, в низине, воздух пах иначе.
До заваленного глыбами речного ущелья они добрались, когда месяц уже садился. За камнями шелестела в ночи широкая серебристая полоса. Девушка и волк перешли реку у переката, вскарабкались на скалистый уступ и бесшумно двинулись вниз по течению. Запахи усилились; откуда-то из-за скалы воняло дымом, рыбой, гнилью, испражнениями и немытыми телами. Завыла собака, за ней другая, вой перешел в отрывистый лай и визг.
Девушка и волк взобрались на утес. Под ними, в бухточке у скал, стояли три соломенные хижины. Над грудой золы вился дымок. Хижины были в тени. На берегу, в свете заходящего месяца, серебристо поблескивала куча потрохов.
Двое молча глядели вниз с утеса. В долине было теплее, однако насекомых по-прежнему не было. В одной из хижин захныкал младенец. Над кучей потрохов не жужжали мухи. Месяц закатился, река потемнела. Рыбина плеснула хвостом.
Волк поднялся, скользнул прочь. Девушка слушала плеск реки. Волк вернулся. Девушка последовала за ним вверх по течению, в расщелину, невидимую из бухточки. Ниже вода бурлила у ряда корявых кольев. В молчании двое поели и напились, а в предрассветных сумерках опять свернулись клубком и уснули.
Солнце озарило борт расщелины, тени отступили на восток. Из бухточки доносился детский визг и зычные голоса взрослых. Какой-то стук, плач. В лощине за пуками сухой травы что-то золотисто поблескивало. Поднялся ветер, задул к солнцу, через реку. Из бухты слышались рычание, бормотание, неразборчивые выкрики, треск и шипение огня. Глаза ждали.
Ближе к полудню две голые женщины вышли из-за излучины внизу, что-то таща вдоль берега. Следом плелись еще семь, часто останавливались, размахивали руками, восклицали. Кожа опалена до кирпичной красноты, лишь пах и подмышки светлые. Выпирающие животы с симметричными ромбиками шрамов, тяжелые груди с торчащими сосками. Судя по виду, две женщины были на сносях. В спутанных волосах поблескивали рыжие пряди.
На утесе к желтым глазам присоединились голубые. Женщины вошли в реку, начали цеплять к кольям свою ношу — грубую сеть, прикрикивали друг на друга: «Be! Be! И-и-и! А-а-а-а!» Из-за скал на берег потянулись ребятишки; дети постарше несли на руках младенцев. «И-и-и! Га-а-а-а!» — тоненькими голосами пищали они. Один кол упал в воду, женщины взвизгнули, подхватили его, попытались снова воткнуть в дно, но вскоре забросили свою затею.
