А может, и приврали чего люди, это ведь всегда так в деревне про городских выходцев бают, даже в Наволоке, откуда извеку на тракт да в столицы добрая половина мужиков и баб на заработки пускалась. А про небылицких и говорить нечего, зря село этак не нарекут.
Если дед Ергунев прозван был Молчуном, то о сыне его Егоре и вообще слов нет! Ходил он бледный, светловолосый, долговязый, что твоя оглобля, всю, кажется, жизнь в одном длиннющем зипуне, усыпанном круглыми, мелкими, с гривенник, заплатками, или в такой же шубее, и никто в Наволоке похвастать не мог, что беседовал с ним хотя бы четверть часа. Говаривали, что побывал он по материнскому завещанию в духовной семинарии, да барин одумался, вызволил, с Молчуном в деревню отпустил. Во всяком случае, строгость церковная в Егоре Ергуневе была, и мальчишки, возившиеся в пыли посреди слободы, живо приумолкали и разбегались, завидев от околицы долгополую фигуру.
С пасекой у Молчуна долго не ладилось: то загуливал он не вовремя, то заводился в окрестных кустах пчелиный волк, оса-филант, то застуживался расплод, то моровым поветрием нападал на пчел гнилец, а дважды зорили пасеку медведи. Для искоренения медведей Молчун привез по зиме из Питера шомпольное ружье, по калибру схожее со штурмовым единорогом, украшенное золотым вензелем «Графъ Паленъ», оборудованное двурогой подставкой и производившее при выстреле истинно пушечный гром. С помощью этого ружья с медведями было покончено, убойная сила его была страшна, и стрелочная пуля «Вицлебен» с деревянным хвостом сбивала с ног любого зверя. Так что стрелял Молчун по медведям раз-другой за лето, медвежатину коптил и съедал подчистую, а ружье содержал в сторожке при пасеке постоянно заряженным и, подпив медовухи, бухал иногда по кустам навскидку, просто так, для острастки и для смены заряда. Сын его Егор по слабости рук с ружьем этим баловаться не мог, для устойчивой стрельбы требовался ему под ружье кронштейн, который он и вколотил намертво в плаху у порога, так что косолапый, если желал на пулю напороться, должен был потрошить ульи с ближнего к сторожке краю.
Неведомо, знали ли об этом медведи, но рогачевские и прочие господские егеря про это ведали точно и, если случалось припоздниться в лесу, выводили охотников к Молчуну на ночлег с дальнего, нижнего конца да предварительно оповещали о себе голосом, ибо Егор во время своего дежурства палил с порога молча, без предупреждения.
