Полина, накрывшись полушубком, лежала поверх одеяла и сосредоточенно смотрела в потолок. Арсений Егорыч покосился на ее незнакомое лицо, спрятал в ящик комода портняжные принадлежности, еще раз глянул на Полину и подошел к окну.
Снег с той стороны прихлынул под самые подзоры, и лежали на том снегу прозрачные водянистые тени. Ограда погрузилась в сугробы наполовину, и Арсений Егорыч подумал, что необходимо отрыть снег от нее снаружи, иначе в скором времени по февральскому насту сможет запрыгнуть в усадьбу зверь, а то и лихой человек. Работы им с Филькой намечалось не на одну неделю, а еще мельницу почистить надо, да у овец окот скоро, у барана зубы давно прощупать собирался, да следить пора, как-то Марта с двойней справляется, да еще сено с Вырубов не вывезено осталось… Полина лежит, киснет. А чего ей, спрашивается, киснуть?
«…Ни одна у меня столько не леживала, как Пелагея, — подумал Арсений Егорыч, — ни Марья, ни Енька. Ино дело — для Марьи я был мал, для Еньки велик. Вспомнить, так меня в те годы хоть на ангелице жени, все равно бы вогнал в домовину. Однако в любом разе бабе вальяжничать нельзя давать ни в какую, и к ночи оленится, и сам не ухожен, и дому прибытку — шиш… Чего, спрашивается, лежит, потолок обозревает, будто там лики небесные? Уж не в генеральского ли сынка Ёкиша втюрилась? Такая-то все может… Уж не переступила ли?»
Арсений Егорыч живо потянул полушубок. Но Полина никак не отреагировала на его внимание.
— Уж не о Ёкише ли думаешь? — зашипел Арсений Егорыч. — Не об офицере ли печешься?
— Оставьте, Арсений Егорыч, — спокойно ответила Полина, — не до вас мне.
— Не до меня? А до кого же?! До супруга убиенного? — затрясся Арсений Егорыч, расстегивая верный ремень.
Полина вздохнула, медленная капля проползла у нее по виску, канула в подушке, налилась следом вторая, и Арсений Егорыч, не желая останавливаться, потянул с нее полушубок. Полина сама уткнулась лицом в подушки и глухим незнакомым голосом сказала оттуда:
— Можете бить меня хоть до смерти, Арсений Егорыч, даже лучше будет, если вы меня убьете…
— Это как же так, а? — выжал из себя Арсений Егорыч. — Это как же так?
Голос у Полины был все тот же:
— Дурак вы, Арсений Егорыч. Ни в какую баню я с вами не пойду. Никогда не пойду.
Она лежала тихо, только плечи иногда вздрагивали, шевелились при этом пряди густых милых волос на затылке, и Арсений Егорыч забормотал:
— Ну, будет… посердились — и будет. Озябла, поди? Ну, полежи, полушубком вот тебя укрою. Полегчает что ни то.
