Женщина в Гражданской войне | страница 81
— Комиссары, казаки, евреи — вперед!
Шеренга неподвижно застыла на месте. Каждый хорошо знал друг друга: здесь были и политработники, и казаки, и евреи.
— Вы что, не слышали приказа? — повысил голос командир. Кому сказал выходи — так выходи!
Пленные снова молчали.
— Не хотите? — рассвирепел офицер. — Тогда я сам за вас возьмусь.
— С нами был один комиссар — вон лежит убитый, а больше нету. А евреев и казаков тоже нету, — прозвучал Алешкин голос, — мы не строевая часть — мобилизованные.
— Мобилизованные? — усмехнулся офицер. — Ну ладно, я сам добьюсь, а тебя, горластого, особо проверю.
Он быстро прошел к началу шеренги и, обходя пленных, пристально заглядывал в лица и отрывисто задавал вопросы.
И в напряженной тишине торопливо доносились ответы:
— Из обоза я.
— Конюхом работаю.
— Рядовой.
Офицер медленно проходил вдоль ряда, и видно было, как у него двигались желваки.
— Хватит! — вдруг оборвал он. — Все у вас тут рядовые и обозники. А ну-ка, на десятого рассчитай да выводи вперед — с собой заберу! — крикнул он уряднику. — Там уж узнаю, какие вы рядовые да обозники, шкуру спущу, а дознаюсь.
Каждый слышал стук своего сердца и прерывистое дыхание. И когда по шеренге побежал счет, люди застыли. И только слышно было, как тяжелым шагом выходил вперед десятый.
Кучка в девять человек стояла впереди пленных. Ее тесно окружили казаки, держа винтовки наготове.
Все напряженно ждали команды.
Урядник наклонился к офицеру и что-то быстро говорил ему, показывал взглядом на шеренгу. И тут все бойцы заметили, что он смотрит в сторону Алешки.
— Этот крикнул «ребята, сюда»? — переспросил офицер и шагнул к парню. — Эй ты, паршивец! И тебя, может быть, мобилизовали? Из евреев?
Алешка в ответ отрицательно мотнул головой.
— Нет? — переспросил офицер. — Покажи крест. Тоже нет? А ну-ка, давай его сюда! — крикнул он уряднику.
Тот подскочил к Алешке и, схватив его за руку, с силой выбросил вперед. Алешка споткнулся и растянулся около ног офицера. Вставая с колен, он говорил, подделываясь под плачущий детский голос:
— Дяденька, сирота я. Отца забрали, а я за ним.
Офицер, прислонясь к лошади, разглядывая мальчишескую фигурку, хмурил брови.
— А ну, перекрестись, медленно сказал он и пристально следил за алешкиной рукой. Тот медленно, не спеша, перекрестился.
— «Отче наш» читай, да так, чтобы все слышали.
Алешка быстро затараторил молитву. Иногда он путал слова, и тогда у офицера медленно подымалась рука с плеткой.
Парень морщил брови, видимо, старался припомнить и, глотая слезы и целые фразы, поспешно продолжал.