— Толик! — кричал ему кто-нибудь через дорогу.
Отец, сжав мою руку, ускорял шаг.
— Почему ты Толик? — спрашивала я.
— Да так… — уклончиво объяснял он и шел еще быстрее.
Пьяный отец часто включал в Большой комнате бобинный магнитофон «Соната-303», слушал Высоцкого и плакал навзрыд.
— Мы с ним, эт-самое… — отец махал рукой в неопределенном направлении, из носа на грудь свисала густая сопля. — Прихожу я в чебуречную, а он там. Хлопает меня по плечу и говорит: Ленька, давай выпьем! Я ему: давай, Володька!
Но однажды он все-таки пропил и магнитофон. А пропив, забыл об этом. Через месяц отец искал «Сонату-303» по всей квартире.
— Куда дела? — спрашивал он бабулю Мартулю взволнованно.
Бабуля презрительно смотрела на него. Он не мог поверить, что пропил магнитофон, горячился, махал руками. Но лицо у бабули было такое невозмутимое, что он наконец осознал всю меру своей преступности и ушел из квартиры, глядя в пол.
Ночами отец говорил с углом:
— Устал я. Жить так больше не могу. Беда ведь, понимаешь? Эх, беда, беда…
Домовой внимательно слушал и молчал.
— Да что ты все молчишь? Довел ты меня уже! — отец со всей силы швырнул в угол стакан. Соседи застучали по батарее. Наутро на обоях остался коричневый след и осколки на полу.
Бабуля Мартуля на все шкафы повесила замки. Отец все тащил — плохо ли лежало, хорошо ли.
— Я ведь, знаешь, — жаловался отец по ночам домовому, — патефон пропил и пластинки к нему. Магнитофон был — тоже того… Самовар у бабки, медный, старый, — и его пропил. Деньги у нее из серванта брал четыре раза, а может, больше. Удочки с дачи увез и керосинку. Куртки детские тоже хотел пропить, но тошно стало. И ненавижу эту водку, а не могу. Жажда у меня, понимаешь?
Тут впервые домовой ему ответил:
— Зачем же ты мои удочки пропил?
Отец негромко спросил:
— Дед Николай, ты это?
Домовой вздохнул и попросил:
— Ты узнай, как там Свищенко.
— Помер он неделю назад, трамваем его переехало. Пьяный был, эт-самое. Вот и получилось — пополам.
Домой повернулся к окну и стал смотреть на луну, а отец поинтересовался:
— Ну как там оно, на том свете?
— Да так, — пожал плечами домовой и снова вздохнул.
После той ночи домовой больше не появлялся. А отец ушел в запой на месяц. В конце месяца приехала скорая откачивать его: кричал он и за сердце хватался.
Годы шли. Отец все ходил в отдел спиртных напитков в магазин на улице Марии Авейде, а если заводились в кармане деньги — в рюмочную. Приставал к людям, плакал, выходил поздней ночью на улицу и, говорят, выл на луну. А потом начал кашлять кровью, и врачи забрали его в больницу.
