Мы с пацанами играли в кораблики в снежных ручьях, мать подошла, показала нам на россыпь мелочи рядом — каждый набрал там почти по рублю, все фантастически стали богаты! Мой парафиновый аквалангист с вплавленным в живот свинцом мог дотянуться до самых глубин на дне подводного мира. Были колени разодраны вдрызг много раз, только от матери лишь подзатыльник — нечего быть неуклюжим — теперь, пусть я поскользнусь, натренирован не падать. Чика, отвалы-карьеры, было метанье ножа в дверь ТП, и я был лучшим по производству рогаток на всех, а для своих изобрёл и свинцовые пульки. И страх, живущий в подвале — в затхлости холода и в темноте, где трубы входят под землю — когда выходишь во двор из подъезда, главное не оглянуться. Тополь, посаженный мною тогда под окном (под руководством «сержанта» -татарина с верхней площадки), стал выше дома. Борька был старше меня на два года, ну и, конечно, сильней — мне приходилось слегка напрягаться, чтоб быть на равных. Там было лишь моё место и содержание жизни — чтобы знать код, надо в этом родиться.
Медитативным, я стал позже в школе — может быть, просто насытившись всей непосредственной жизнью, я перешёл на учёбу и книги. Горка для спуска на санках была под окном из посеревших под солнцем занозистых досок и мощных брёвен — весной с утра, ещё было прохладно, читал «Героев Эллады» и вполне верно подумал, что теперь время не мышц, а больше для пониманья. Литература и физика, шахматы, велосипед (раз даже двести км. по горам) … — я во дворе появлялся пореже.
Сволочи, правда, конечно, встречались — в пионерлагере и пара в школе, но, если просто держаться подальше от них, воспринимались тогда, как больные.
…Странное всё началось чуть попозже, мне уже было четырнадцать. Старшие, кто на четыре-пять лет — кто-то уехал, а кто-то жил взрослой жизнью. Остался Борька, что старше меня, и трое младше меня на два года — в шестидесятых никто не родился. Я в чём-то был почти лидер. И тут приехала во двор семья — два парня младших, один старше на год — смуглый — таких я раньше не видел, чересчур жёсткий. Я заболел по серьёзному ещё в конце января, и на два месяца попал в больницу. Когда меня в первый раз отпустили чуть подышать на крыльце, снег уже почти растаял, и вдруг пришли пацаны со двора — мне было даже неловко. Через неделю меня отпустили, только, пока я болел, мы переехали и обживали другую квартиру. Они пришли вроде в гости — мы поболтали, сидели в чужом незнакомом дворе, вскоре тот новенький смуглый и Борька странно так переглянулись — и начались нехорошие шутки, меня они очень мало задели, что завело их сильнее. Дело дошло до, казалось бы, слабых тычков, потом пошла уже злоба — я тогда просто ушёл, навсегда, и никого из них больше не видел. Просто забыл — нет, так нет, и не до этого стало.
