шки. Выползти, пусть только внутри себя, туда, где чудится что-то другое. Я очень прост в своих мыслях, я здесь, похоже, пришелец — я не могу его вспомнить — мой мир, всегда ускользает от взгляда сознанья. Те, кто пытаются здесь тоже ползать, не догоняют теченья. Я так же — ткни меня пальцем, и я развалюсь, только одно издыханье.
Мир нижних уровней правды. Жидкая туша тут пляшет лезгинку и зазывает бровями. Из-за бугров торчат уши друзей, призраки их идеалов. Надо всем некто, расправивший крылья, под ним ничтожество для представленья. Тип эффективности стаи, конечно, менялся, но её суть оставалась. У них короткое зренье — от «я» к предложенной цели. Жадность здесь двигатель стаи. Мозги покрыты хватательной мышцей. Три основных их инстинкта, а остальное неразвито, сгнило. В непотопляемой лжи все бегут, но лишь шустрее взбивают болото, потом они матереют. Дрянь от них — как из брандспойта. Мертвенно светятся их небольшие пространства, на напряженье слетается мусор, здесь радиометр воет. Злость на их злобу мешает, но только выдохнуть её не просто. И стада стаи, их тьма — они по горла в болоте и не мычат, не умеют. Ты в стаде совсем не видим, оно тебя подпирает. Вокруг кишат паразиты сознанья — мир плохо видимых форм их же мыслей. Пусть скажут «это такая природа», но это значит — она много шире, если аспекты её можно выбрать — я, точно, выбрал иные.
Если находишься «в теме», то не любую картинку ты можешь подставить, как представленье чего-то. Разум пытается мне говорить, что так я сам создаю полусны, но, я-то знаю, что в них нет фантазий. Когда был раньше придуманный смысл, я был ещё подотчётен ему, теперь я верю лишь в то, что увидел. Сюр-и-реальность в квадрате принятой мной чёрной рамки. Телу тепло, я завидую телу, что ему так мало нужно — серая глина на сером. Но через веки уже начинает казаться, что вокруг стало светлее — мир, проявляясь, меняет сознанье. Я открываю глаза, фокус-покус — то, что казалось вполне очевидным, теперь не видно, нисколько — наполовину я в «мире».
(Лучше, как лучше. Про относительный разум. Эмпатия. Труд Иструть-forever.)
Лучше, как лучше
Первое воспоминание — я могу видеть квадраты бледного плотного света (сейчас сказал бы — их восемь) и между ними, тёмную на их сплошном светлом фоне, как бы большую решётку (сейчас я знаю, что раму окна). Подо мной твёрдое. Не шевельнуться. Всё это долго. Я никому здесь не нужен, и мне не нужен никто. Тихо. Спокойно. Всё чисто. Я могу ровно дышать и, так же ровно, всё вижу.
