— Вот оборзели, ведь программируют — что убивает, и что импотенция будет. Что там за люди такие? Что, вообще, происходит? — Хотя уже спать пора, он положил на костёр два полена, и язычки заплясали, чтобы скорей дочерна обсосать древесину. Свет их отчаянно начал метаться — на его фас, совершенно худой, и, как на чёрные кучи, деревья, и на строеньице рядом. — Инопланетяне их гипнотизируют, что ли.
— Гипнотизирует их внешний мир. Их просчитать — что они ели, где спали…, всё это не интересно. Большая часть их собой быть не может, в них живут только законы.
— Ну, у тебя от всего одиночеством веет. — Логика его чуть сбилась, и то пора, времени уже, наверное, к двум.
— Нет, одиночество, это слишком легко, я про кошмар быть собою.
— А почему мы с тобой не такие?
— Мы ведь когда-то всерьёз отнеслись ко вниманью вовнутрь, уже немного привыкли. Ну что, пошли, что ли спать — завтра потащишь меня на рыбалку.
Огонь опять догорел, его закон прекратился, отсветов больше не стало, а только лишь розоватые, как воспалённые, точки между тенями углей. Я его теперь не видел. Весь нарисованный холст Буратино распался. Только ни что кругом не прекратилось. Всё было просто описано светом, он распадался в поверхностях — часть поглощалась, а часть отражалась, чтоб, перестроившись, явить «реальность». Ну а сознание видит иначе. Стали заметней прохлада и ветер. Всё превратилось лишь в мир силуэтов, в стадии тёмного, как поглощенья свечений — чёрные пятна, как факты.
День пролетел среди блёклого неба и солнца на блёклой Ладоге под ветром, бешено дующим прочь от её берегов. Когда одна из уключин совсем отвалилась у нас с женой, нашу лодку-резинку волнами стало нести в самый центр пустоты, пришлось понервничать и изгаляться, ведь не хотел же я этой рыбалки. Хоть конец августа, все на воде загорели. А дочка друга потом всё таскала с собой окунька — дохлого, будто он плюшевый мишка. Когда поехали в город, недоавтобус-маршрутка меня укачала, и, чтобы прийти в себя, пришлось пить пиво за углом метро — весь белый шум-тишина меня за это стыдили. Жена встала в очередь на распродаже. Мусор, слегка неприличный, на дне покатой канавки — пост после постмодернизма. «Что, вообще, происходит» — вот это. Причём у каждого оно своё, а мой «рудник» и не виден снаружи.
Но заиграла шарманка, мобильник — меня кто-то хочет, сын из французской его загранички — от субъективного хочет понять всю эту «нате вам» -данность, но «вой'с папули» ему не понятен. Вскрыл в телефоне вчерашнюю фотку — ставлю её «аватаркой» в мобильном — на чёрном фоне сидит Алексей, левой рукой обняв сына, и желтоватый огонь возле ног, как будто всплеск из переднего плана.
