— За тобой, Василий Семенович… — сказал Гусев, невольно вздрагивая от озноба и ежась. — Черт возьми, замерз!.. Как, сможешь?
У Кати отлегло от сердца, она пригласила гостя к столу, однако Гусев только рукой махнул:
— Не до чая! Спасибо… Ну так как?
— Что случилось-то, Михаил Михайлович?
Гусев снял шапку, потер уши, щеки и ответил:
— Ничего не случилось. Есть просьба срочно напечатать брошюру…
— У нас-то?
— Да.
— У нас?!
Василий Семенович смотрел на Гусева, прекрасно понимая, что попусту этот человек не придет («Верст пять пешком! По морозу в такой одеже!»). Но сейчас и трудно, почти невозможно было представить то, о чем говорил Гусев: напечатать брошюру! Василий Семенович неуверенно пожал плечами, взглянул на Катю, на Артема и спросил:
— Что за брошюра?
— Об электрификации России… Ленин просил…
— Так, так, — проговорил Василий Семенович. — Что же ты сразу-то не сказал?..
Он помолчал.
— Ну а машины… цеха?..
— Сам знаешь. К машинам пальцы примерзают…
— Идти когда? — спросил Василий Семенович.
— Немедля.
— Понятно. — Василий Семенович пошел одеваться, на ходу бросив Артему: — С дровами потом уж…
— Иди, иди… — ответил Артем. — Я один управлюсь…
Вышел Гусев, вышел Василий Семенович, захлопнулась обитая старой, потрескавшейся клеенкой дверь. Катя и Артем стояли и молчали.
Прослышав, что Кушнеревскую будто бы пустили, к ней потянулись наборщики, печатники — рабочий типографский люд, распущенный по домам. Типография стояла: зимой нельзя было работать без отопления, а топить было нечем.
Встречаясь у дверей, с надеждой спрашивали друг друга:
— Пустили, что ль, нашу-то?
— Неужели топят?
Но типографию не пустили и не топили. В ней не было ни фунта угля, ни полена дров. Машины, окна, стены покрыты инеем, в цехах холодно, как на улице. В печатном кто-то пролил воду — лужа замерзла: осторожно, не поскользнись. И — тишина. Мертво. Но в наборном за кассами стояли люди в пальто. Руки замерзали, после двух-трех часов работы каждое прикосновение пальцев к холодным свинцовым литерам отзывалось острой болью. Но в какие слова складывались эти обжигающие холодом литеры! «В-е-к п-а-р-а — в-е-к б-у-р-ж-у-а-з-и-и…» Через минуту-другую руки надо было растирать, отогревать за пазухой. После этого можно продолжать: «…в-е-к э-л-е-к-т-р-и-ч-е-с-т-в-а — в-е-к с-о-ц-и-а-л-и-з-м-а».
Коммунистическая ячейка и заводской комитет типографии, которых собрал Бонч-Бруевич, взялись отпечатать брошюру с картой в кратчайший срок.
