Съехались они, а старуха еще протянула с неделю. Задержались родственники для похорон, для поминок, для дележа наследства.
А поскольку непредвиденная задержка, снова полетели телеграммы — кому по месту работы, кому семейные.
И телеграф по показателям вышел на первое место в районе.
Петр Васильевич объявил Синицыной Тасе благодарность в приказе.
А устно посоветовал:
— Не успокаивайтесь на достигнутом, товарищ Синицына. Этот успех надо нам закрепить.
— Как же я его закреплю, Петр Васильевич? — спросила Тася.
— Умелой пропагандой почтово-телеграфных отправлений среди населения.
— У людей горе, — сказала Тася, — а нам счастье: план выполнили.
— С одной стороны, так, — согласился Петр Васильевич. — А посмотреть с другой, госдоходы идут на удовлетворение нужд трудящихся. Копейка, товарищ Синицына, рубль бережет.
Все это он произносил тихо и мягко, словно делясь с Тасей своими сокровенными, им самим открытыми мыслями.
Постепенно связисты начали замечать, что их начальник стал очень мнительный к своему здоровью. Руки мыл на дню раз двадцать: посидит за столом, попишет, потом вдруг вскинется и побежит к рукомойнику; мыло лежало у него в письменном столе на работе. И полотенце тоже. А двери перед собой он никогда не открывал голыми руками — возьмется бумажкой, они у него, нарезанные, распихнуты были по карманам.
Сперва на него даже обижались:
— Что ж это, Петр Васильевич, вы нами брезговаете?
Но он вежливо пояснил:
— Все люди бациллоносители, и я в том числе.
По вечерам выходил Петр Васильевич на прогулку. Только гулял он не как все: вперед не смотрел, а глядел как-то вбок, и шел не по прямой, а вкривь, — сделает несколько шагов, остановится, посмотрит на небо и пойдет в сторону. Никак не угадаешь, куда он выйдет.
В поселке никто так не гулял.
А если навстречу попадалось ему стадо поселковой скотины — голов пятнадцать всего, — Петр Васильевич еще издали замирал на секунду, потом поспешно отваливал вправо или влево, хоть в лужу, хоть в грязь, и далеко огибал коров.
Дима Путятин, поймав его как-то на этом, спросил:
— Неужто скотины боитесь, Петр Васильевич?
— Да нет, примета плохая, — ответил Петр Васильевич.
Дима, человек грубый, расхохотался в голос. Однако Петр Васильевич не обиделся:
— Народ тысячелетиями копил приметы, не зря все-таки.
— Значит, вы и в черную кошку верите? И в чертову дюжину?
— Смотря на каком этапе, — сказал Петр Васильевич.
Раза три в году начальник бюллетенил, ложился в больницу, и не в местную, поселковую, а в город, в областную. Названия его болезни никто не знал. Дима считал, что он придуривается.
