Вначале работать Вере было неимоверно трудно — не было репертуара, только то, что она готовила в институте к зачетам по художественному слову. И она учила прямо с газетных страниц стихи Симонова, страстные статьи Эренбурга и читала их вперемежку с чеховскими рассказами и отрывками из «Войны и мира». Серьезно работать над новым материалом было некогда, помочь — некому, и читала она как бог на душу положит, то есть как чувствовала, но слушали ее всегда хорошо. Очевидно, подкупали искренность, неподдельная взволнованность и, разумеется, молодость.
Тяготы быта она переносила терпеливо — война! Стыдно ныть и жаловаться. Когда мама приходила с работы, Вера, оставив ей дочку, колола дрова, таскала ведрами воду из колонки, топила окаянную печурку, готовила немудрящую еду, сдабривая ее пышными названиями: «маседуан из овощей», «суп-крем», «соус тартар-бурдалез», смешившими маму до слез. Потом, раскалив печурку, купала Таню, стирала, мыла пол и, закончив дневные дела, садилась под сохнущими пеленками писать Павлу.
Тогда ей снова казалось, что она любит мужа. Она постоянно волновалась о нем, с замиранием сердца ждала почтальона. А письма Павла были переполнены тревогой о ней, о дочке, настойчивыми вопросами о мельчайших подробностях их жизни. О себе же он просил не беспокоиться: «…на нашем участке тихо, а такому битюгу, как я, и война на пользу. От свежего воздуха и физической нагрузки только здоровее стал». Фронт в его письмах выглядел чем-то вроде спортивного лагеря. Но и в письмах Веры их восьмиметровая темная комнатка превращалась в прекрасное светлое помещение, молниеносно остывающая печурка — в изразцовую печь, сутками сохраняющую тепло, топчан, на котором они с мамой спали, — в комфортабельное ложе, а бельевая корзина, служившая колыбелью Таньке, — в деревянную кроватку с сеткой. Правду она писала только о людях, ее окружавших: «…если бы ты знал, сколько хороших людей я встречаю! И все стараются помочь нам. Без просьб, без расчета на благодарность!»
Сердитая, с вечно недовольным лицом сестра-хозяйка одного из госпиталей, как-то сказав Вере: «Пройдемте со мной», привела ее в бельевую и, указав на большую стопку белья, велела: «Берите. Это списанное. Все продезинфицировано. Для ребенка пригодится».
После концерта в обеденный перерыв на заводе пожилая работница, отдавая Вере девочку, спросила:
— Почему глаза красные? Беда случилась?
— Печурка дымит, сладу с ней нет! — ответила Вера.
