Панфил лег под тент и с наслаждением вытянулся. Костыль он положил рядом с собой. Сморщенное лицо его выражало спокойствие человека, который обрел долгожданный отдых. Вокруг простиралось широкое блещущее миллионами солнечных отблесков море. Во влажном воздухе с нежным и грустным криком проносились белокрылые чайки. Слабый юго-западный ветер гнал мелкие волны, они игриво плескались за бортом баркаса. Вдали мягко синел обрывистый берег, таял в текучем мареве.
Легкий, как дрема, покой охватил Панфила. Он лежал или сидел на корме в тихой задумчивости и задремывал только ночью и то не надолго. Над головой его слабо колыхался брезентовый тент, заслоняя днем жгучее солнце, отбрасывая прохладную тень. Ночью он мешал разглядывать звезды. По просьбе Панфила Котька приспособил веревку; дернув за нее, можно было оттянуть тент в сторону. Панфил скоро научился сам, своей слабой рукой стягивать и натягивать тент.
Дни стояли безветренные, и баркас легонько покачивался на волнах. Жизнь начиналась на тоне очень рано. Едва загорался восток, просыпались на баркасах рыбаки, гудели моторы катеров, слышалась команда шкиперов. Панфил наблюдал за от’ездом рыбаков на глубинные места моря. Через час все стихало, подымалось веселое солнце, море начинало играть самыми неожиданными красками и, чем выше всходило солнце, тем ярче, ослепительнее сверкало море.
Трепеща серебристо-белыми крыльями, кружились чайки. Суетливые бакланы камнем падали на волны, стремительно взмывали кверху, держа в клювах блещущих на солнце рыб. Где-то в отдалении пофыркивали моторы, слышалась тягучая песня, а море плескалось о борт баркаса то тихо, то громко, то ласково, то сердито…
Откинувшись на подушку. Панфил вдыхал солоноватый теплый воздух, блаженно щурясь, смотрел вдаль. Большую часть дня он оставался один, окруженный величавым безмолвием; никто не мешал ему думать. Он скучал только по Анисиму и внукам.
Анисим приезжал через день, привозил новости, читал газеты, об’езжал тони. Иногда он оставался ночевать. Тогда старые друзья лежали рядом, подолгу беседуя. Больше всего говорилось о войне. Пламя ее уже охватило полмира, бушевало во многих странах. Но то, о чем рассказывал Анисим, так не вязалось с окружающей тишиной и мирным отдыхом людей после трудового дня, что напоминало страшный сон, и всем казалось, что он никогда не станет явью здесь, под спокойным, счастливым небом.
Короткие июньские ночи пролетали незаметно. Панфил слышал, как засыпали люди из Котькиной бригады. Прямо над его головою таинственно вспыхивали и меркли Стожары, постепенно бледнея перед светом наступающей зари… К утру море дышало острым холодком, на корму и тулуп, под которым лежал Панфил, оседала светлая роса… Панфил задремывал, но его будил чей-нибудь кашель, резкий крик ночной морской птицы, а чаще ясно приглушенный счастливый девичий смех… Это смеялась Настька Спиридонова, звеньевая женской бригады. Неизвестно, когда отдыхала она. Ее жизнерадостность и любовный пыл казались Панфилу неистощимыми.
