– Что ты, Женя? – Дыхание у нее частило, сердце билось в горле. – Ты… не хочешь?
– Хочу, милая. Я тебя всегда хочу.
Он улыбнулся той мимолетной улыбкой, которую она любила до восторга. Когда он так улыбался, Маша чувствовала, что есть в его жизни что-то гораздо большее, чем она, что-то значительное и всепоглощающее, к чему он никогда ее не допустит. Это и манило, и терзало, и наполняло смыслом, и делало счастливой – все разом.
– Тогда почему же ты?..
Она стеснялась своих жалобных интонаций, но не могла их унять или хотя бы скрыть.
– У меня завтра ответственные съемки, Машенька. – Как ребенку сказал он ей это! – Еще и текст не выучен. А главное, я должен быть полон энергии. И совершенно сосредоточен. Это важный для меня фильм. Не халтурка в сериале про тяжелую женскую долю, а нечто гораздо большее. Ты должна понять.
– Я понимаю. – У нее даже в носу закололо от стыда за свою назойливость. – Мне сегодня не ночевать?
– К сожалению, нет. И не только сегодня. Съемки в Ярославле. Я неделю буду в экспедиции.
Неделю!.. Ни разу за эти два месяца они не расставались так надолго. Да что надолго – они вообще не расставались. Маша не всегда ночевала у него, и даже редко ночевала, но виделись они почти каждый день, обычно так же, как сегодня: она заходила к его матери, потом к нему… Спектаклей до сентября не было, а съемки летом проходили в основном на натуре – Женя объяснил, что продюсеры ловят каждый солнечный луч, – поэтому заканчивались с заходом солнца, и он спешил домой. Это он сам ей сказал, что спешит – к ней и в нетерпении. Она предполагала, что после целого дня съемок он должен возвращаться усталым, выжатым, как лимон, но оказалось, что это совсем не так. Он возвращался в волнении, в сильнейшем возбуждении и даже стыдился жадности, с которой устремлялся к ожидающей его Маше.
– Ты стыдишься? – рассмеялась она, когда Женя впервые сказал ей об этом.
Лицо у него было в ту минуту такое смешное, такое трогательное смущение в самом деле читалось на нем, что невозможно было не рассмеяться.
– Конечно. – Он потер лоб. – Набрасываюсь на тебя, как подросток в гормональной буре. Но после работы не получается иначе, Машенька. Мне это необходимо. Такие вот издержки профессии.
– Иначе и не надо, – шепнула она.
И в очередной раз поразилась сладости его губ, не в переносном смысле, а в самом прямом. Они были как клубника, с норильского детства навсегда желанная ягода.
И вдруг оказывается, что всего этого не будет! Хоть Женя и сказал только про неделю, Машу пронял ужас. И неделя без него казалась бесконечной, и, главное, почему-то не верилось, что он к ней вернется.
