– Хочу тебя безумно… – низким вздрагивающим голосом проговорил Женя.
Конечно, он чувствовал ее тягу к нему, да и невозможно не чувстовать, наверное – это исходит от нее, как флюиды.
– И я, – сглотнув комок в горле, кивнула Маша.
– Разденешься?
Ему очень нравилась эротическая игра, которую он ей предложил в первую же ночь: она раздевалась перед ним при ярком свете – тогда, ночью, он специально включил все лампы в комнате, – а он сопровождал каждое ее движение комментариями такой откровенности, бесстыдства, грубости, бешеного желания, что у нее сводило живот, скулы, огнем жгло между ног, подкашивались колени, и она еле удерживалась от того, чтобы упасть перед ним на спину и раскинуть ноги, как изнемогающее животное. Это было до крика сладостно в ту ночь, и точно так же это было сейчас, когда одна за другой падали на пол ее одежки. Хорошо, что летом их мало: Женя, может, и хотел бы отсрочить ту минуту, когда со стоном набросится на голую Машу, но она ждала, чтобы эта минута наступила поскорее, немедленно, и никакие эротические отсрочки ей не были нужны.
Хоть Пружинкой Женя называл ее, но и сам он заводил Машу одними только словами, голосом, взглядом так, что к моменту, когда подхватывал ее под мышки и усаживал на себя, пронзал собой, ей было достаточно нескольких мгновений, чтобы возбуждение разрядилось таким удовольствием, от которого она вскрикивала, билась и вызывала последнее удовольствие, такое же сильное, у него.
И после этого он был пронзительно нежен с ней, и она забывала, что было возбуждение, а чувствовала к нему одну лишь ответную нежность, от которой хотелось плакать, и не всегда могла сдержать эти слезы.
– Ну-ну, Машенька… – Женя похлопал ее по голым плечам, ласково провел ладонью вдоль спины. – Чего ты опасаешься? Ты мне безумно дорога. Не представляю, как я жил без тебя, и не планирую этого в дальнейшем. Скажи, чего хочешь? Луну на серебряной тарелочке?
Она ничего от него не хотела, но он так трогательно сказал про эту луну, что слезы сразу высохли и Маша рассмеялась.
– Что там мама? – спросил Женя.
– Как обычно. Рассказывала про какого-то политолога и про плесень.
– Ну, это практически одно и то же.
– Я ей объяснять не стала.
– Ты умница! Дивный дар.
– Какой у меня дар? – заинтересовалась она.
– Ты сама – дар. Уж не знаю, от кого, но надеюсь, что лично мне. Мне?..
Он наклонился над ней, лежащей навзничь, и принялся целовать, покусывая ее губы, сминая плечи, возбуждая снова. Но продолжения не последовало – он нехотя отпустил ее.
