Римский трибун | страница 60
Его место тотчас занял представитель враждующего с Колоннами рода барон Ринальдо Орсини. Затем принесли присягу Джанни Колонна, Николло Орсини, сам старик Стефано Колонна, Лукка и Якопо Савелли, Аннибалдески и другие бароны. Явился и бывший синьор Колы Франческо Савелли. Все публично поклялись в верности римскому народу и торжественно обещали предоставить в распоряжение трибуна себя и все, чем владели.
— Похвально! Очень похвально! Ты решил оставить Авиньон и вернуться на родину. — Франческо Петрарка воткнул в землю садовую лопату и подвернул широкие рукава сутаны.
Откинув со лба седеющую прядь, он одобрительно посмотрел на стоявшего перед ним невысокого юношу в коротком камзоле и ярких двухцветных чулках, какие носили при папском дворе знатные гранды.
— Я должен поехать, — отозвался тот. — Хочу помочь Коле ди Риенцо воскресить Рим.
— О! «В сынах Италии моей проснулась доблесть прежних дней…» И тебя, урожденного Орсини, не смущает то, что он повесил твоего родственника? — Поэт испытующе взглянул на собеседника.
— Мне стыдно, что Мартино ди Порто из нашего рода. А Колу я уважаю. Лишь такой человек способен управлять городом.
— Рад это слышать. Из всех Орсини тебе, Джордано, одному по-настоящему дорога судьба Рима. — Франческо взял юношу под руку и повел по песчаной дорожке к видневшемуся за деревьями дому. — Пойдем, я как раз собирался написать римлянам. Мы с Колой старые друзья. Три года назад мы частенько виделись здесь, в Воклюзе. Передашь ему мое послание.
— Буду счастлив хоть чем-нибудь послужить вам. Но не думайте, что среди Орсини нет достойных людей. Мой брат Никколо не хуже меня. Только он предпочитает Марса[11] Минерве[12] и не признает никаких искусств, кроме военного. — Джордано с улыбкой взглянул на знаменитого земляка и, помолчав, добавил: — Я читал ваш трактат «О средствах против счастья и несчастья».
— И как?
— К сожалению, мало кто из грандов понимает, что истинное благородство зависит не от рождения.
— Еще труднее объяснить, что быть человеком чести вовсе не значит быть честным человеком, — задумчиво произнес поэт. — Ты, кажется, дрался недавно на дуэли?
— Вы хотите сказать, что быть человеком чести может и подлец?
— Вот именно…
— Но как простить оскорбление, не выказав себя трусом?
— Когда кто-то ударил Сократа, — заметил Петрарка, — философ сказал: «Разве стоит обижаться на лягнувшего тебя осла».