Беседуя, они подошли к дому. Поэт ввел гостя в библиотеку, служившую кабинетом.
— Итак, скоро ли ты едешь? — ставя на стол прибор с гусиными перьями и чернилами, спросил хозяин.
— Как только улажу дела с папской курией, — с любопытством рассматривая книги, сказал Джордано.
— Ты, конечно, был на последнем приеме. Что болтают при дворе о римских событиях?
— Рассказывают удивительные вещи. Наместник, епископ Орвьетский, пишет, что Кола принял титул трибуна. В городе наведен порядок. Дороги в округе свободны от разбойников. Можно ездить без стражи. Бароны выполняют все приказы нового правительства.
— А что Климент Шестой?
— Пока молчит. Вы же знаете, его святейшество никогда не спешит с выводами.
— Но как двор расценивает римский переворот?
— Сначала со дня на день ждали падения узурпатора. Джованни Колонна предлагал даже послать войска. Однако теперь многие считают, что в Риме установится мир и папа сможет туда вернуться. За такую идею ухватились сторонники итальянской партии. Сейчас наши вновь с надеждой заговорили о переезде папской курии из Авиньона.
— Я так и думал! — в волнении произнес поэт. — Кола начал великое дело. Рано или поздно это поймут здесь. Только бы римляне не остановились на полпути. Во всяком случае, мой долг — поздравить их с освобождением.
Франческо Петрарка сел к столу и, вслух диктуя сам себе, стал быстро писать:
— «Коле ди Риенцо и римскому народу!
Не знаю, кого прежде поздравить — тебя, друг мой Кола, или освобожденных тобой римлян. Свобода теперь с вами, а милей и желанней ее нет ничего. В течение многих лет вы были лишены ее и испытали, что это значит. Но господь не потерпел рабства в городе, правившем некогда миром. Как птица в клетке, забавлявшая своего владельца, едва дадут ей вылететь, скрывается из глаз в стремительном полете, так и раб, почитавший до времени своего свирепого господина, стряхивает наконец с себя цепи».
Вслушиваясь в тихий, ровный голос Петрарки, молодой гранд с удивлением ловил себя на том, что и сам искренне желает свободы римскому народу. А ведь он из рода Орсини. Не странно ли? Ему, синьору, ненавистно рабство? Будто издалека доносились до него слова поэта, обращенные к трибуну.
— «…А ты, избранный муж, открыл себе доступ к бессмертию. Будь же тверд, если хочешь добиться цели; иначе знай, что насколько светлым было начало, настолько темным будет конец…»
Петрарка сравнивал Колу с Ромулом, основателем Рима, и с Брутом, борцом против тиранов.
