лрис. А мехом чужим, согласитесь, не наешься.
И вот я в Вайсе. Топчусь ногами босыми по пыльной дороге, башкой верчу, стараюсь рассмотреть всё, что меня окружает.
Бывали ли вы на Лирре? Это небольшой остров в море, а на нём — город да несколько селений. Ренре — на севере, Вайс — на юго-западе, а на востоке — Астер. Там, говорят, дома из камня, заборы высокие, а за железные ограды кустарники цепляются — ползучие, с широченными листьями и цветами алыми, точно кровь. Я не видела, но хочу верить и когда-нибудь побывать в тех краях. Впрочем, вся Лирре похожа на богатую девицу, навесившую на себя дорогие украшения. И каждое место запоминается, и в каждом хочется задержаться подольше.
Вайс шумный. А еще он чистый, в отличие от Ренре. На невысокие каменные ограждения, что тянутся вдоль дорог, наползают усыпанные мелкими цветами растения. Деревья кроны свои на крыши кладут, а люди словно и не замечают этого. Зато замечаю я и поначалу просто… бегаю: где ягоды сорву, где камешек в окно кину. Забавляет меня новое место, дома, кажущиеся такими высокими, люди, которые улыбаются. Ведь они улыбаются мне. И я ненадолго забываю про голод.
Вскоре я узнаю, что женщины здесь имеют право носить штаны и не собирать волосы. Что книги — не только для богачей и их отпрысков. И что у свободы кисловатый вкус, как у недозрелого роэля, и запах моря. Но я не спешу менять платье (впрочем, и денег-то нет), как не спешу расплетать косу. Вижу, как смотрят на меня мужчины. Понимаю, что им более по нраву.
Занятие себе я нахожу почти сразу. И благодарить за это стоит мою мать.
— На что ты жить собираешься? — кричала она вслед, когда я выходила за дверь. — Неужто себя продавать будешь или по тавернам плясать?
— А что если и буду? — ответила тогда я и перепрыгнула через порог.
Когда ничего не умеешь, кроме как лицо краской пачкать, выбор не так уж велик. К тому же многих ли танцоров вы знаете? Неблагодарная работа. Кажется, так просто: создавай настроение и, прошу, не сбивай предметы ногами да задницей. Но не берется никто. Потому что нет к таким уважения. Едва ли человек плясать за деньги пойдет от хорошей жизни.
И вот… я открываю дверь в таверну, шагаю внутрь. Сидящие за столами люди медленно головы поворачивают, глядят неодобрительно. Видать, думают, что я мала слишком: и для наряда такого, и для заведений, где дядьки уставшие в себя выпивку вливают. Но я с высоко поднятой головой прохожу мимо, останавливаюсь около длинной деревянной стойки и прошу пустую кружку. В крупные мозолистые руки я вкладываю рукоять кинжала — в знак того, что не стащу ничего, не сбегу. Не верю, что кто-то в окно прыгнуть может, прихватив с собой посуду, но хозяева питейных трясутся за любую мелочь. А мне, раз уж выжить хочу да подзаработать, приходится на уступки идти.
