Тени леса - Виктория Войцек

Николай Гумилев.

Песня о певце и короле

Шесть дней назад

О, господин, мой господин.

Ваша рука такая холодная, тонкая, пальцы с трудом сжимают мою ладонь. Ваше лицо бледно, точно заснеженное поле, а волосы, стоит провести по ним, ломаются и выпадают. Никогда раньше я не видела вас таким.

На столе догорает свеча. Порой страшно становится, что пропадет огонек, а вместе с ним — и вы, мой господин. Поэтому я и держу так крепко: отпустить не могу, ведь нет у меня никого, кроме вас. И никогда не было.

Как славно, что вы не читаете мысли, хотя раньше я думала, и это вам подвластно. Маленькая была, глупая. Верила во всякие небылицы и тряслась, когда вы рядом проходили: а вдруг узнаете, что я кувшин разбила, а вдруг накажете. Или вовсе казните. Как маму.

Но вы всегда были добры и прощали не только порченую посуду, но и порченые жизни. А их на моем счету немало, мой господин, уж вам ли не знать. Сколько бы вы меня ни учили, как бы ни пытались сделать мягче, я привыкла, что моя комната — на нижних этажах, там же, где темница, что руки способны ломать кости. А стальную чешую я люблю куда больше, чем платья.

Только с вами я позволяю себе улыбаться, не тускло, как во время приемов или на встречах с Советом, а по-настоящему. Только с вами я кутаюсь в шкуры животных так, что только ноги босые обезображенные торчат, и задаю вопросы — множество глупых и очень наивных вопросов, в ответ на которые прочие лишь отмахнулись бы.

— Члены совета хотели выпроводить меня из ваших покоев, господин, — говорю и не узнаю свой голос. Он низкий, хриплый, совсем чужой. Даже смех глухой, точно старая собака лаять пытается. — Потому что капитан стражи — не нянька. Только кто ж о вас позаботится, господин? Ужели они?

Сухие губы пытаются растянуться в улыбке, а я вижу, как по нижней трещина ползет, надвое рассекает. Стараюсь даже не хмуриться, но как же сложно это, когда хочется вовсе вскочить, подойти к столу, схватить чернильницу, а затем что есть силы в окно бросить. Кажется, что с ума схожу от бессилья. Ведь я помочь должна, мой господин. Но могу и лишь гладить вашу ладонь и иногда в огонь поленья подкидывать.

— Благодарю.

Вас почти не слышно. Слова пропадают в треске камина и шелесте листвы, который доносится с улицы. Но я понимаю и так, потому что боюсь пропустить нечто важное.

— Так не за что, — отвечаю и виновато голову опускаю, а затем и вовсе склоняюсь, чтобы прижаться лбом к вашему запястью.