писать эту поэму… Пока он писал её, я находилась в Симферополе, и он
каждую неделю мне присылал письмо, в котором описывал, что
происходит, что он написал, как он переписал партии, как он договаривался
с дирижёрами, потом, по-моему, текст меняли. И это было страшное время,
он так писал: «Погода ужасная, настроение ужасное». А потом, где-то в
ноябре, вообще пришло страшное письмо, в котором он писал так: «Внешне
вроде ничего не происходит, но у меня такое предчувствие, что я на грани.
И если я это не миную – то прощай навеки и молись за меня». И я поняла,
что, видимо, он боится, что его арестуют, потому что тогда стали
арестовывать очень многих людей. Но вроде бы обошлось, а потом он
написал, что в декабре исполнялось его сочинение и что его очень ругали. А
ругали его за то, что он не так осветил образ Великого вождя. Но он перед
этим мне тоже писал, что тема такая, что я не знаю, что лучше, понимаете?
Будут его хвалить или будут его ругать. Даже всякие политические
обвинения выдвигали против него.
И, видимо, он этого боялся, потому что он написал, что «я бы хотел к
тебе приехать в Симферополь». А я не поняла, что ему страшно оставаться в
Москве. И поскольку у меня в январе каникулы начинались, я написала, что
ему приезжать не нужно, что в январе я приеду сама. Ну он как-то по-
другому это оценил и, в общем, в январе, когда я приехала в Москву, было
как-то напряжённо. Но он мне ничего не рассказывал. Он только сказал, что
вот сочинение моё так разругали и вообще мне надо как-то выжить.
Это был... В 49 году я уехала, значит, это было начало 50 года.
Да, понимаете, в 49 году Шура жил с семьёй в этой деревне, а тут
давали квартиры и кто-то из композиторов отказался, и он получил комнату
в трёхкомнатной квартире. В других двух комнатах тоже жили композиторы
Кушнерова И.Л. Отрывок из интервью
41
с семьями. В одной – композитор Губарьков с женой и дочкой, а в другой –
композитор Грачёв с женой и, по-моему, с двумя детьми. У них [у
Локшиных] была небольшая комната, ну, так я предполагаю, – метров 16, и
там ещё стоял рояль, который он взял напрокат в Союзе композиторов, в
Музфонде. И, значит, три человека – он, мама и больная открытой формой
туберкулёза сестра. Итак, всего должно было стоять три ложа. Но всё равно
[новое жилье было превосходным] по сравнению с тем, где он жил, в этой
деревне, где не было воды, надо было ходить к колодцу (я не помню – или
