Ларсен покачал головой.
— Он был совершенно одинок. Люди, его окружавшие, были ничтожны. Решительно никто не мог ему быть полезным. Никто. До всего он додумался сам. По чертежам — я тебе завтра покажу их — ты увидишь его первоначальные планы. Они грандиозны, но неосуществимы. По крайней мере, для одного человека. Он это понял и стал искать более простых и скромных путей.
— И всю жизнь скрывать! — воскликнула Зигрид. — Какая выдержка!
Ларсен слегка был задет.
— Его сыну пришлось поступать точно так же, — негромко сказал он. — И быть таким же одиноким. Потому что люди, которые меня окружали, были тоже…
Зигрид нежно взяла его под руку и замолчала.
Ларсен продолжал:
— Тревоги, заботы, сомнения — все было. Но все это оставалось внутри. Ты представляешь себе, какими глазами смотрели бы на меня знакомые, служащие, если бы догадывались о моих планах!
Презрительная улыбка судорогой пробежала по его губам.
— Я уверен, что если бы об этом узнали, мои векселя не учитывались бы ни в одном банке. Векселя сумасшедшего! Да и у себя дома я потерял бы всякий кредит. Нет, нет, такие вещи никогда не надо выносить наружу. Они тускнеют от людских взглядов.
— Разве мать ничего не знает? — в ужасе спросила Зигрид.
— Нет, — твердо заметил Ларсен. — И она не должна знать. И когда у тебя будет муж, пусть он также ничего не узнает. Близкие — это самые опасные критики и недоброжелатели.
Зигрид задумалась. Предстоящее одиночество заполнило ее страхом.
— Мне трудно поручиться за себя, — взволнованно сказала она. — Ведь это значит следить за каждым своим словом и движением. Это ужасно.
— Нет, это еще значит брать на себя полную ответственность за все. Полагаться на свой ум. Томиться сомнениями. Но зато, когда ты во все посвятишь своего сына, тебе станет неизмеримо легче. У тебя появится сообщник, и он снимет с тебя часть тяжелого груза.
— Так же, как ты с себя только что?
— Да, — сказал Ларсен, отводя глаза в сторону, и прибавил: — Очевидно, что язык дан человеку только потому, что человек не может вместить в себе все возникающие у него мысли. Время от времени надо их разгружать. А вообще говоря, можно и молчать: люди неинтересны и не стоят того, чтобы с ними обмениваться мыслями. Не стоят.
Зигрид с грустью подумала:
«Мне предстоит такое же одиночество. И неужели я так же буду презирать людей?»
Восторг, еще недавно клокотавший в ней через край, заметно остывал.
XXI
Когда Зигрид исполнилось двадцать лет, Ивар стал подумывать о ее замужестве. На это дело он смотрел точно так же, как некогда смотрел на брак его отец. Ивар лишь изменил его формулу применительно к дочери, но при этом не заметил, что пользуется чужим взглядом.
