Через первую конюшню прошли во вторую, в глухую, но с двумя сквозными дверями: одни, как понял Кузьма, во двор, другие на зады. Как только открыли дверь, круто и призывно заржал жеребец, забил копытом, заплясал.
— Ну, ну, — миролюбиво сказал Игнат, — кобылу захотел. Ишь чо выделывает мой Соколик, — обернулся Игнат к Кузьме.
Кузьма поглядел — ядреный конь. Невысокий на ногах, но крепкий, такому только возить. И мастью в Арину — чалый. Вот бы от кого приплод — были бы кони.
Игнат словно уловил желание Кузьмы.
— Выведи Соколика, — кому-то крикнул Игнат. — Пусти их с кобылой, пусть и им праздник будет… Вроде сватов будем, — подтолкнул Кузьму Игнат.
В стойлах стояли четыре добрых присадистых коня. «Чего же они их не выпускают на волю, — подумал Кузьма. — Неужто на овсе держат, сколько же овса надо? Не по-хозяйски».
Конюшни от избы отделял коридор, и Игнат его весь закрыл собой. Этим коридором они пришли в большую избу, стены которой были увешаны коврами. Посреди избы вместо русской печки стоял якутский камелек, сбитый из глины и облицованный гранитом. Ближе к окну — стол заставлен тарелками. Окна в избе небольшие, с прищуром, но свету хватало. Кузьма заглянул в окно: обрыв, речка. «Где же княжна, — поозирался Кузьма, — может, за той занавеской, там еще изба».
— По такому случаю, — оглядев стол, сказал Игнат, — Агафон, ты где? Неси-ка, Агафон, французского! Через минуту-две явился Агафон с бутылками.
— Да садись, Кузьма! — приставил к столу резной, с высокой спинкой, мягкий стул Игнат.
— Мне бы до ветру сходить.
— Не пил, не ел… У тебя что, Кузьма, медвежья болезнь? — хмыкнул Игнат. — Вали вон за дверь, — кивнул к противоположной стене.
Кузьма только было прикрыл дверь, как до него дошли слова Агафона:
— Потехе час — делу время. Надо решать его.
Кузьма придержал дыхание.
— Но и душегуб же ты, Агафон, — со смешком отозвался Игнат. — Тебе бы только топить да резать…
Кузьма ухо в притвор.
— Душу-то окаянную когда замаливать станешь? Время уж…
— Ну, а как соглядатай, — опять завел Агафон, — а мы выпустим его, тогда?!
— Не должно бы. Без фальши этот Кузьма, — вроде поколебался Игнат.
— Все одно спокойнее без свидетеля, — вразумлял Агафон.
— Какой он соглядатай. У тебя что, бельма настрогало? Не видишь, Агафон, крестьянин он. И пусть с миром идет. Душу хоть отбелишь.
— Мне на што ее отбеливать, я ее и в баньке, и вот этой, — Агафон пощелкал по бутылке. — Мне дак соглядатай вот тут, — настаивал на своем Агафон.
