И с орехами в зиму пошли, и с ягодами, грибами. И насолили, и насушили. Варей Ульяна не нахвалится, не нарадуется: проворная и хозяйка. У нее уж за так ничего не пропадет. И дров на зиму навозили. Отстрадовались, принялись масло жать. До ползимы хлопот был полон рот. Навязали носков, варежек, свезли в город, посылку на фронт Кузьме Агапову: адреса не знали, но все равно послали, — может быть, найдут Кузьму.
А Кузьма как в воду канул. На крещенье прошла почта — прогремела колокольцем. Афоня завернул почтальона чаю попить. Сумку тот и смотреть не стал: нет Агаповым, говорит. Весной, если распутье не перехватит, привезу обязательно весточку. Ульяна и за обещание благодарила, в дорогу почтальону надавала, напихала — жевать до самого Иркутска.
В крещенские морозы кузьминцы по теплым избам сидели, только утром да вечером поскрипят калитки, в сумерках покричат бабы через заплоты, и то недолго, перебросятся словом, и ша! И только дымы над трубами, как столбы белые, стоят. Да пила у кого поширкает, и то недолго. Аверьян с Варей, можно сказать, и не живут в своем доме, насовсем перешли к Ульяне. А дома Аверьян с Афоней мастерскую устроили: строгают — орех на масло гонят. Тоже дня не хватает — всем работа есть. И во всех избах так. Ребятишки перебирают орех, бабы калят в русской печке, мужики жмут пресс.
Ульяна поглядит, как Аверьян с Варей живут, — лад да согласие во всем, — не нарадуешься. Ульяна еще ни разу не слышала, чтобы Варя наперекор что-нибудь не только сделала — сказала. Все «Авера», «Авера». И у Ульяны печаль скрадывается.
А жизнь что вода — течет себе, проходит мимо, и, как вода, в жизни ничего не возвращается. Это только печаль приходит и уходит, а человек остается. Ждать надо уметь, и еще как. Человек свыкается, привыкает к благополучию, но к нужде никогда — нужду человек мыкает. И всегда чего-то ждет, надеется.
Зима переломилась и пошла на спад, на убыль, а день по-воробьиному шагу прибавлял, и уже заметно. Днем притуливалась за ветер скотина, грела на солнце бок. И на душе потеплело, хоть и особой радости нет, но как-то свалилась хмарь — тяжесть, к теплу повернуло дело — хозяин за плуг принялся, борону готовит.
В семье Агаповых главенствовала Ульяна. Аверьяна, хоть он и отрезанный теперь ломоть, считала за старшего сына. После ухода Кузьмы на фронт он и Варя хозяйство Ульяны вели сообща. И был, как говорится, мир да согласие.
Встрепенулись Кузьминки — от Кузьмы письмо. Он сообщил, что ранен и находится в госпитале. Также извещал, что к нему приезжал и тесть Харитон Алексеевич. Кузьма не описывал подробно встречу, но у Ульяны сердце заходилось — читала и не могла начитаться: тятя был у Кузьмы, значит, простил тятя. А если бы он видел внучат! Ульяна плакала и не замечала слез.
