— Кузьма Федорович, — сказал он потускневшим голосом, — война. Собери, кто может стоять под ружьем. На обратном пути подберу вас. Германец на Россию идет. — И отчалил от берега.
Пароход глухо выплевывал за борт паркую воду. На палубе не видно было шлюпок, не слышно граммофона, казалось, пароход не шел, а крался, и скоро сгинул за поворотом. Мужики наспех справляли неотложную работу, ладили котомки, а сами все тревожней и зорче поглядывали на воду.
В ту ночь во всех домах горел свет. У Агаповых набился народ еще с вечера. Три раза Ульяна приставляла самовар, собирала на стол. На сходе было решено: дома из призывного возраста оставить Аверьяна и сына Селиверстова — на этом настоял Кузьма: в прошлом году Селиверстова изувечил конь. В отношении себя Кузьма не сомневался: он стреляный солдат, и проку на войне от него будет больше, чем от Аверьяна. По разумению Кузьмы, выходило, что, кроме них, мужиков, некому Россию отстаивать.
— Пока мужик крепко держится за землю, Россия будет непобедима.
Ульяна была несогласна с Кузьмой, хоть душой понимала, что Кузьма делает как надо, а сердце не слушалось. На всю деревню два мужика: один калека, другой — только в силу входит, жена на сносях, а хозяйство какое. У самой за подолом лесенка: один за юбкой, последний косяк еще не достает. Но раз муж говорит, так тому и быть. Ульяна собрала Кузьме пару чистого белья, рушник, шанег, сухарей.
Пароход увез кузьминцев на рассвете. Блестела сырая палуба. Капитан велел кузьминцам спуститься в трюм, и, сколько Ульяна ни шла по берегу, так Кузьму и не увидела больше.
Притихла река, затаились Кузьминки.
Как будто бы все так: и дом, и пашня, и лес, и река, небо — все на месте, ан нет. Первое время Ульяна даже растерялась. Хозяйство водить — не дрова рубить. Тут всему свой черед, когда косить или, скажем, гребь убирать. Не только очередность дел, но определить на завтра, какой будет день, подобрать работу и для вёдра, а на тот случай, если задождит, — не пороть горячку, не суетиться.
Все как будто бы шло своим чередом. Дела и время торопили, не давали нянькаться со своим горем и печалью. Дела, дела, дела. Поехали солому убирать, откуда ни возьмись налетела тучка, сбрызнула — погубила солому. Ульяна не знает, что дальше делать, за что приниматься, день на покат идет — как тут не вспомнишь Кузьму. Спросила Аверьяна.
— Поезжай, Уля, домой, я пока кольев припасу на загородь, обдует ветром солому — скирдовать стану.
