Под навесом кузницы стояли лошади, запряженные в телеги, и жевали сено. У затворенных дверей сидели на чем попало мужики и курили махорку.
Их было человек пять, укрывающихся тут от дождя на пути из города. Когда Юлиус подошел к ним, они уставили на него свои пытливые мужицкие глаза так, что ему стало неловко.
Он прошел между ними к двери, стараясь подавить дрожь и лязганье зубов. Но, смущенный их подозрительными взглядами, он так слабо дернул разбухшую дверь, что она не подалась. Тогда он подумал, что внутри никого нет, и отступил назад, смущенно улыбаясь прыгающими синими губами.
Отступая, он придавил кому-то ногу, обутую в сапог, и человек выругался, отдернув свою ногу. Юлиус по выражению лица понял, что он выругался.
— Кого надо? — спросил другой мужик с широкой бородой, пожелтевшей вокруг рта от частого курения.
Юлиус понял, о чем его спрашивают, хотя движение губ говорящего по-русски было для него непонятно. Но он и сам не знал, кого ему надо. Ему нужен был высокий, приветливый парень, который так весело махнул ему тогда издали шапкой. Но для чего он был ему нужен, он и сам не смог бы объяснить.
— Никого ему не надо, — сказал сурово третий мужик с бритым, скуластым лицом, морщины лба которого были пересечены наискосок большим шрамом. — Никого ему не надо, и нечего спрашивать. Все одно не услышит. Это же холуй Карьямский, глухонемой. Будто не знаешь?
— А-а! Это который лопатой народ разгонял, когда у Иоганеса хлеб в земле нашли?
— Ну да. Известная сволочь, — сказал, нахмурившись, бритый мужик и пощупал рубец у себя на лбу. — Небось, высматривать пришел что-нибудь, гадюка. От него всего жди. Что пес цепной для хозяина, то и он.
— Вот оно что-о! А по виду и не скажешь. Жалостный на вид-то, вроде как больной...
— Ты гляди, в какую рванюгу его хозяин одевает, — стыд один! А он ему пятки лижет, сукин сын, и своих лупит. Он уже давно мог бы половину хозяйства потребовать от Иоганеса и тыщи денег, а он... с нашим рабочкомом даже не разговаривает, отвернется и уйдет, невежа... холуй был, холуем остался.
— Н-да. Родятся же вот такие люди на свет и живут. А зачем живут, скажи пожалуйста? Только землю пакостят. Тьфу!
Юлиус видел, что лица мужиков стали почему-то суровыми и некоторые из них совсем перестали на него смотреть.
Тогда он отошел от них к самому краю навеса и прислонился к черным бревнам кузницы около угла. Он хотел было сразу уйти прочь, но дождь лил слишком сильно, и он остался.
