Место, облюбованное людьми для своих духовных надобностей, было мило и всякому зверью, надобности у которого были вполне приземленные: полакать водицы. Так и считалось, что, коль собрался кто к Pöhöttää (от слова "пучить", примечание автора), сначала нужно было оглядеться. Не то вывалишься к купели, а там место занято: сидит какой-нибудь медведь и напивается в свое удовольствие. Чего дальше делать? Кто быстрее медвежью болезнь схватит?
Добрышу принесли со всеми предосторожностями. Пошумели деликатно, подождали чуть-чуть, да и спустились к воде - пусто, зверь весь вышел. Ручей, как ему положено, журчал, пучился пузыриками в бочажке, и в центре купели отражалось небо.
Крестный отец уложил младенца у воды и проговорил причитающиеся по такому случаю фразы, суть которых в произвольной форме была одна: вот, Господь, новый человек, ему жить и развиваться, не отврати лика своего от него, и пусть будет все, как должно быть.
- Omena (яблоко, в переводе с финского, примечание автора), - сказали папа и мама, а Добрыша промолчал, потому что еще не научился разговаривать. Но руками и ногами он владел, будь здоров.
Когда-то давным-давно Змей-искуситель пожалел несчастных болванов Адама и Еву, уговорил последнюю куснуть яблочка, отчего та сразу поняла, что она нага, помимо несчастья обрела краткие миги счастья, и вообще, выбрались они с мужем своим из Эдемского сада, как не оправдавшие доверия. Гад, либо God открыл им глаза путем нехитрой манипуляции с плодом, который всякий уважающий себя человече поминает в особо торжественных случаях.
Может быть, вследствие этого слова, либо по старой генетической памяти, но без змей и тут не обошлось. Правда, узнали об этом взрослые не сразу.
Крестный отец подхватил малого Добрышу в рубашонке и, торжественно оглянувшись на его родителей, ловко и непринужденно макнул ребенка в купель.
- Ой, - сказал папа.
- Авой-вой, - добавила побелевшая мама (почему-то ее в народных пересказах именуют Омельфой Тимофеевной, но это не так, ибо Омельфа Тимофеевна - мать Буслаева, примечание автора).
Если бы младенца окунали без одежды, то ситуация бы стала ясной и очевидной сразу же. Но в святую ручейную воду без одеяний опускаться нельзя, поэтому никто сразу и не заметил, что поверх рубашки Добрыши извивалась змея. Когда же взрослые пригляделись, то отметили про себя, что змей - две, и все они - гадюки. Они извивались кольцами, но как-то все более вяло.
И не мудрено такое дело, потому что ребенок каждой ручонкой сжимал головы у возникших из ниоткуда гадов. Вскоре гадюки вывалили языки и бросили шевелиться - кончился запас воздуха, они и впали в спячку.
