Оказавшись поблизости, человека неминуемо полнило чувство, что он - всего лишь песчинка мироздания. Так бывает и среди океана, когда вокруг, куда ни кинь взгляд, одни лишь гигантские водяные горы, а до ближайшей земли - полдня пути и все время вглубь. Но в воде никчемность человеческого существа вызывает страх, перерастая в панику и сумасшествие. На суше же - совсем наоборот. Душа испытывает трепет, граничащий с восторгом, и хочется отчего-то петь. А некоторым и вовсе - плясать. Но больше всего хочется Верить.
Верить, что как бы ни был мал человек, как бы ни было слабо его тело, но душа его сильна той мощью, кою вложил в нее единый Господь. Вложить-то, конечно, вложил, вот учиться пользовать душу каждый должен был самостоятельно.
И тут-то подоспела поповская братия. Без лишних слов и пропаганды они принялись занимать чудесные места. Выстроенные храмы располагались не абы где, а там, где "трепет душевный", где волнуется человек и пытается вопрошать участия Создателя. Здесь-то как раз и появилась возможность направить людей на путь верный и, несомненно, правый. Ну, а те из соотечественников, что заимели пагубную привычку в лесах задумчиво бродить, прикосновением к деревьям касательство к Миру ощущать, мысли выстраивать так, как самому хочется - они все "левые", да и неверные в придачу. В лесах часовен не настроишь, запустеют они быстро и раскатятся по бревнышку.
В Пряже церквей было немного. По крайней мере, в сравнении с Олонцом, либо Ладогой, либо вовсе Новгородом. Глухим краем была Пряжа, обзываемая, порой, как Para-ja (para - "далекий в пространстве", "другой", на руническом санскрите, ja - известное уже слово, примечание автора). Вот здесь и родился Добрыша, прозванный Никитичем.
Близ чудесных мест рождаются чудесные личности, да и вообще, творятся, порой, форменные чудеса.
Крестили Добрышу по старинке, как завелось, то есть в живой воде, которая, как известно, бывает только в реках и ручьях. Редко, когда ручьи имеют свои названия, они журчат себе и в ус не дуют, добираясь до реки, либо озера. Вот к такому-то почти безымянному источнику принесли малого Добрышу. Тот пучил глаза и хватался ручонками за все, что ни попадя. Радостно ему было. Да и как же иначе, если место это было заповедным, сердце человеческое заставляло стучаться в унисон с пульсом Земли.
Ручей бурлил до небольшого бочажка, где вода, успокоившись, образовала малую купель. Взрослому в нее забраться было как-то несподручно - невелика слишком, а вот ребенка в нее запихать - в самый раз. Не насовсем, конечно, а для крещения. В канун праздника Juhannus (Ивана Купала, как принято теперь считать, примечание автора) это было самым правильным и естественным занятием. Потом уже, когда ребенок подрастет, придет его черед креститься огнем: прыгать через Juhannuskokko (костер на Иванов день, примечание автора), пролетая сквозь пламя в один краткий миг. Ну, а позднее кое для кого и третий этап крещения придет - так сказать, мечом. Это уже не для всех, это уже для ограниченного круга. Женщинам припадать к кресту, образованному рукоятью меча, вовсе необязательно. Miekko (меч, в переводе, примечание автора) только для мужчин, но не для всех, пожалуй. Ritari (рыцарь, в переводе, примечание автора) и умереть без своего "креста" побаивается. А у женщин имеется свой puukko (финский нож, в переводе, примечание автора), они ими управляются гораздо искусней, нежели с мечами. Такая вот диалектика.
