Вальдшнеп поперхнулся и молча упал в темень леса. Сахарову показалось, что падал вальдшнеп очень долго и в лопнувшей тишине он слышал на бегу, как протрещали задетые падающим вальдшнепом ветки сизых кустов, как сильно стукнулся он о мокрую землю.
«Неужели не найду? Неужели? — думал Сахаров, лихорадочно шаря по кустам, вглядываясь в накрытую листьями чернильную землю и не находя вальдшнепа, который, по его расчетам, должен был упасть именно в этот куст. — Неужели пропадет? Ну как же так?! Надо же! Ну где же он? Ах, черт!»
Ветка упруго хлестнула его по щеке и сбила кепку, которую он поймал у себя на спине. Согнувшись, близоруко проглядывая каждый кусочек захламленной земли, Сахаров готов был ползком обшарить место, куда свалился убитый вальдшнеп. И он лазал среди кустов и елочек и наконец увидел вальдшнепа и потянулся к нему, обрадованно забормотав вслух: «Вот он, красавчик! Вот он где, поросенок!» — Но ткнулся рукой в трухлявый сырой пенек, который принял за птицу.
Раздосадованный, чувствуя себя обманутым и уже никак не надеясь найти, он выпрямился и, оглядываясь, понял, что ищет не там, где следовало, что надо бы искать ближе к дороге, как вдруг слева от себя, возле комля старой березы увидел что-то коричневое и сухое и, еще неуверенный, боясь опять ошибиться, потянулся к этому сухому комочку и пальцами почувствовал дряблое пушистое тепло настоящей птицы, которую он убил и наконец отыскал на земле.
Вальдшнеп был крупный и головастый, с длинным, посветлевшим от старости, жестким клювом.
Когда Сахаров, безумно счастливый и довольный, выбрался из кустов на дорогу, он услышал неожиданно близко, почти у себя над головой, другого вальдшнепа и, засуетившись, отчаянно рванул с плеча ружье и, еще не видя скрытую теменью птицу, направил стволы в сторону близкого, словно вопрошающего голоса, но, так и не увидев ничего на сизом небе, опустошенный волнением, слушал затихающий похруст улетевшего вальдшнепа и его резкие свистки.
О стрельбе уже нечего было и думать. За размытым верхом леса уже совсем смерклась заря, теплясь тусклой оранжевинкой, и уже на закате, над хилой полоской водянистой зари бледно наклюнулись звезды. В лесу было темно, и только в разбитых колеях дороги, которая вела на запад, чисто и гладко светились вереницы луж.
Потом он, ликуя, шел по темному и притихшему лесу, и глаза, привыкнув к темноте, хорошо видели дорогу, которая после леса повела его через поле к дому.
