И он отвлекался все время, слушая этот звук, он ему мешал, и Сахаров старался понять, откуда исходил он… Под старыми листьями шуршала мышь, и слышно было, как она там грызла что-то — это было понятно Сахарову. А вот шмель…
И только потом, когда пролетел стороной и пронзил Сахарова волнением вальдшнеп, которого он увидел над дальними вершинами на заре и который зычно вдруг всвистывал, врываясь своим четким голосом в гамливое и беспорядочное пение птиц, он понял, откуда исходило гудение, и понял, что это не шмель. Светлая березка, напряженно прогнувшись на краю дороги, налилась соком, и какая-то кожица на ее коре, какая-то тонкая, луковая чешуйка лопнула и, уловив воздушное течение, отзывалась шмелиным гудением… И это было очень важно — понять лесной звук. Сахаров уже не отвлекался и с умилением слушал дроздов, шуршащую мышь, иссякающую струйку воды в колее дороги и эту чешуйку, поймавшую какой-то маленький, тихий ветерок, гулявший между стволами деревьев.
Тяга была плохая. Но вдруг он услышал свисток, весь напрягся, и сердце его стукнуло.
«Неужели и этот мимо?» — подумал он, стараясь скорее увидеть вальдшнепа.
А вальдшнеп, торопливо и глухо похрустывая, протянул за вершинами деревьев, отчетливо видимый на зорьке и оттого показавшийся очень крупным и медлительным. И скрылся. Но Сахаров с надеждой вслушивался, стараясь проследить по звуку голоса за направлением полета птицы, и вскоре понял с небывалым волнением, что вальдшнеп возвращается: голос его стал опять хорошо слышен за криками дроздов. И наконец Сахаров снова увидел вальдшнепа, который, облетев краем низкую поляну, тянул теперь прямо на него, вычерчивая в сгустившихся сумерках неба черный рваный пунктир. Вальдшнеп летел очень быстро, и Сахаров, стоя на открытом месте, приготовился к выстрелу, успокаивая себя, а когда понял, что вальдшнеп больше уже не свернет, а пролетит над тем местом дороги, где он стоял, медленно потянул к плечу ружье, ловя на планку мелькающую и плохо различимую на потемневшем востоке птицу, и с затаенным дыханием отсчитывал сдвоенный похруст торопившейся ночной птицы, похожий на то, как если бы вальдшнеп пережевывал что-то резиновое на лету… И когда этот странный и знакомый только охотникам нептичий похруст, прерываемый резким всвистыванием, стал понятен в подробностях, и вальдшнеп, тянущий прямо на Сахарова, не замечая его, несся уже над ближайшей березой, округло махая крыльями, он, поведя стволами и уверенный, что не промахнется, накрыл ими птицу и выстрелил.
