Сдержанно-страстно пролились из звезд свистки чиркового селезня, пронеслись очень близко от Сахарова и, упав на землю, умолкли.
С моря дохнуло снеговой влагой, донесся глухой стук весла о борт лодки, словно последний звук на земле. И стихло все.
«Значит, скоро придут, — с тоской подумал Сахаров. — Опять эти руки! Какие противные! Загажены черствыми и грязными бородавками… Скорей бы рассветало».
Но на восток незримо уползала тяжелая туча, и он подумал, что рассвет задержится и долго еще придется ожидать его в сыром, полусгнившем сарае…
Он вернулся к своему товарищу, к селезням, которых догадался подвесить на стенку, и тихонько привалился на жидкую подстилку.
«Какого черта спишь! — хотелось ему сказать Ивану. — Такая ночь, а ты спишь!»
И было ему стыдно понимать себя трусливым и беспокойным в этой ночи, стыдно было праздновать труса, дрожать за своих селезней, за ружье и за самого себя и чувствовать себя бессильным что-либо изменить…
А Иван спал, и спал так тихо, словно прислушивался к чему-то, затаив дыхание. И Сахаров, не в силах уже переносить одиночества и тревоги, решил разбудить его.
— Иван, спишь, что ль? — спрашивал он егеря, толкая его в плечо, и нервно посмеивался. — Чего ты так спишь?
— А?! — очумело спросил тот, сбрасывая плащ с головы. — Светает?
— Рано еще. Спи, — успокоенно сказал Сахаров. — А я напугался, думал — не дышишь. Ты всегда так спишь?
— Как?
— Совсем как убитый.
Сквозь сладкую дремоту Иван ответил:
— Не знаю… Не ты первый говоришь… Баба одна меня в молодости тоже будила, тоже боялась. Она разбудит, а я и рад. Молодой был. Спи, если рано. Ребятки не приходили?
— Да нет… И куда им столько рыбы! — заговорил Сахаров оживленно.
Но Иван перебил:
— Без них-то спокойнее, — сказал он. — Дождик был? Капает-то?
— А рыба-то какая? Судак… Солить, что ль? Или продавать?..
— Парило вчера не напрасно. Такой дождь семена в землю вколачивает. А ты сам-то чего не спишь?
— Не спится, — признался Сахаров и умолк.
Шаря рукой по полу, он собрал подмокшего сена и подоткнул себе под бок. Потрогал бархатные головы селезней, обнял ружье и успокоился. Земляной пол жестко упирался ему в ребра.
Иван молчал, но Сахаров догадался, прислушиваясь к его дыханию, что он еще не спит, и сам старался как можно скорее уснуть, опередив егеря.
— Хорошая паска в этом году, — сказал Иван. — Апрель. У вас яйца-то красят?
Сахаров с сожалением ответил:
— Красят. — И как посторонний, услышал свой простуженный голос, хриплый и невнятный.
