Старик не скоро еще отстал от него и долго уговаривал обменяться на судаков. Сахаров стал уже побаиваться за себя, ему стало казаться, что еще немного, и он не устоит и отдаст этому старику с большой лобастой головой и маленькими ручками своего селезня, и он не знал, как уж ему суметь отстоять селезня и не отдать… Его выручил Иван, объяснив старику, что Сахаров приехал из Москвы и что дорого привезти домой диких уток, а не сожрать их тут… А потом за стариком пришел кто-то и, не входя в сарай, грубо и зло позвал его. Старик заторопился и ушел.
— Вот чудак! — нервно сказал Сахаров, и Иван понимающе улыбнулся ему в ответ. — А что же? — опять сказал Сахаров. — Что же, тут и охраны никакой, что ль? Или они хотя, может быть, так, на ушицу, так сказать… Может, жрать нечего?
Ему очень хотелось услышать согласие Ивана, его подтверждение, что рыбаки эти действительно только на ушицу, ну и для жен с ребятишками ловят рыбу, но Иван насмешливо гыкнул и сказал с торопцой:
— Ну хорошо, хорошо! Ушли, и слава богу… Спать давай… Они не скоро вернутся.
Сахаров посмотрел на селезня, которого только что держал старик, и машинально погладил его, поправляя перья и словно бы стряхивая грязь…
— Вот чудак, — повторил он со вздохом. — На кой черт мне его судаки!
А Иван, который остатки сена сгребал в угол сарая, сказал ему на это:
— Я думал, отнимет все ж таки…
— Неужели смог бы? — спросил Сахаров.
— А что ж! У них дело такого характера, что надо злость в себе все время поддерживать. Добро гнать из сердца. Вот и отнял бы… А что ты сделаешь! Они бы из темноты пальнули в тебя — поди разберись. Лодка следов не оставляет. Да и нашли бы тебя тут не скоро…
— Да и тебя бы, — ответил ему Сахаров с тревожной ухмылкой.
Иван на это промолчал и, укладываясь, нарочито громко, часто зевал.
Он скоро уснул. И теперь вот спал как убитый, словно бы совсем не дышал и словно бы жизнь ушла из него…
Когда дождик перестал, Сахаров поднялся и вышел, захватив ружье. Громы давно уже умолкли. Все шире раскрывалось ночное небо, уже заголубели в зените пушистые стожары, отмечая пройденный тучей путь.
Неожиданно, с коротким шипением чирки рассекли застойный воздух и затихли. Но вдруг над морем, в неясных влажных звездах в тишину ночи робко вкрались посвисты улетевшего чиркового селезня. Жалостливо-просящие, нежные свистки неслись обратно, и ничто не мешало Сахарову следить за их полетом, и он, забыв о рыбаках, в оцепенении слушал брачные посвисты птицы, тающие во тьме и вдруг опять возникающие, такие понятные и необходимые в этой сырой весенней ночи… И он вздрогнул, когда за стеной сарая, совсем рядом, в канавке или лужице трескуче крикнула уточка.
