Но Кир не ответил колкостью в привычном духе.
— Только в нем, — сказал он серьезно. — Церебрус — это и есть серв. Это его мозг, его центр, его суть. Остальное, — Кир обвел рукой стальное тело, — только скорлупа. Немного гидравлики, немного шестеренок, прокладки и сочленения. Это механическая часть серва, его способ взаимодействовать с реальным миром. Убери церебрус — и у вас на руках окажется огромная бесполезная кукла.
— Ты сможешь разобраться на месте? — уточнил Марк.
Кир пожал плечами.
— Надеюсь. Сперва мне надо проверить основные контуры. Если есть серьезные повреждения, это сразу будет заметно. Пройдусь по симфатической вилке… Это не займет много времени.
Кир сел на расстоянии пары шагов от серва, по-турецки сложил ноги и закрыл глаза. Лицо его разгладилось. Несколько секунд было видно, как под тонкими бледными веками движутся глазные яблоки, потом и это движение прекратилось. Мне даже стало казаться, что Кир не дышит. Вокруг него не появлялось никаких огней, не было запаха, не раздавались громогласные или жуткие звуки. Кир выглядел умиротворенно заснувшим в нелепой позе.
Неожиданный транс повлиял на его лицо — исчезли упрямые складки у губ, разгладился лоб. Вечно нахмуренные брови приняли естественное положение. Лицо Кира без сомнения было лицом женщины и сейчас мне казалось странным, что в момент первой встречи я могла принять его за мужчину. Что-то жесткое было в нем, какая-то скрытая мужская искра, но сейчас перед огромной стальной статуей, застывшей в неподвижности, замерла хрупкая фигура девушки. Может быть, излишне худощавой, с выдающимися острыми лопатками, неразвитой грудью, неаккуратной прической — но это была девушка. Я смотрела на ее красивое дерзкое лицо с волевым подбородком и правильным носом, смотрела и чувствовала, что теряюсь окончательно.
Марк упоминал то ли про несчастье, то ли несчастный случай, когда говорил о Кире. Что же это могло быть? Случилось это с ним до рожденья или после? В детстве или уже в зрелом возрасте? Что могло случится с человеком чтоб облик его так изменился, оставив неизменным мироощущение? Болезнь? Побочный эффект каких-то чар? Собственная прихоть?
Я повернулась к Марку, но тот поймал мой взгляд и молча поднес к губам указательный палец. Видимо, несмотря на внешнюю отрешенность Кир чувствительно воспринимал окружающее в момент работы.
В детстве, как и всякий обычный ребенок, я полагала, что чародей за работой — необычайно захватывающее зрелище. Вспыхивают и гаснут разноцветные звезды, колышется земля, по стенам бегут причудливые тени… Уверенности моей хватало лет до десяти, после этого вера в волшебников и чудеса куда-то запропастилась, оставив взрослое уже понимание — чародей не маг, а его чары не волшебство, это просто человек, делающий свою работу. Он не носит большой белой шляпы, не использует посоха с шаром на конце, не произносит заклинаний. Он даже не может вызвать молнию или дождь. Таинственное обернулось обыденностью, как мокрый камешек, выловленный своими руками из прохладной глубины моря, высыхая, теряет свою красоту, превращается в грубый неотшлифованный кусок бесполезной породы. С тех пор я не любила чародеев, видимо по-детски не смогла простить им этого предательства. Дети многое способны забыть, но предательство — никогда.
