[54], и я полетел вниз головой
на асфальт и подвальную решётку, примыкавшие к стене[55]. Почему я не разбился, никто не знает. Придя в сознание, я расслышал голоса и уловил какое-то движение, меня подняли, опустили на носилки и впихнули в темноту. Темнота поехала. Во всё это время я боялся раскрыть глаза, чтобы не увидеть смерть…
Но вот что произошло после, как рассказали мои товарищи.
— Мы долго не могли открыть твою комнату, не было ключа. Когда же вошли, то увидели девицу: «Что ты тут делаешь?» — «Жду». — «Кого?» — «Его». — «А где он?» — «Вышел». — «Куда вышел?» — кричим. «Не кричите, туда вышел», — и показывает на раскрытое окно. «Но это же окно!» — кричим. Она подошла к окну, заглянула вниз, повернулась и говорит: «Ах, ах! Какой он не такой!»[56].
Недели через полторы меня выписали из больницы. Но всё же кто меня спас?..
Мои зрелые стихи произвели впечатление только на одного человека — Сергея Наровчатова, руководителя нашего семинара[57]. Это был широкий человек, принимал все литературные течения[58] и манеры и давал студентам полную свободу. «Пишите, что хотите, и ничего не бойтесь», — так говорил он, как будто глядел в мою душу. Я писал, что хотел, и ничего не боялся. То, что это дорого обходится, я понял через годы, после того как выступил на съезде российских писателей. Поначалу поднялась буря негодования и восторга. Потом восторги поутихли.
— Ты потерял доверие круга, — заметил доброжелатель.
— Все круги заколдованы, но разве литература наваждение?
— Что вы сделали? — строго молвил Наровчатов. — Надо было со мной посоветоваться. За пятнадцать минут своей речи вы приобрели столько врагов, сколько другому не приобрести за всю жизнь[59].
Когда меня стали бить с двух сторон, я нажил их ещё больше. Но это было, пожалуй, нипочём: иммунитет я получил уже в институте[60]. Слава ему! Он даёт спасительные навыки. Уже одним этим он оправдывает своё существование. [Многие выпускники вспоминают об институте со слезами благодарности. Я охотно этому верю, готов разделить их чувства и даже утереть им слёзы.]
Чего только мы не услышали за пять лет со стороны![61] Однажды Наровчатов пригласил на семинар своего фронтового друга Луконина. Стихи Луконина[62] мы приняли с прохладцей. То ли он это заметил, то ли от природы был весёлый, но он поведал такой случай.
— Где мне только не приходится[63] выступать! — засмеялся он, начиная рассказ. — Один раз я выступал перед заключенными.
