Как начался большой пожар 1815 года? Разве ночью по улицам ходили специальные люди, поджигая соломенные крыши? Нет, он начался из-за опрокинутой свечки в доме на Принсегаде. И всего-то. Огонь перекидывался с одного строения на другое. Каждый третий дом в городе сгорел дотла. Зарево аж в Оденсе было видно.
Бабушка Альберта, Кирстине, до сих пор вспоминала о том пожаре с ужасом.
— Бабуля, расскажи мне о большом пожаре, — попросил Альберт, придя к ней в гости и усевшись у печки.
И бабушка рассказала о служанке по имени Барбара, дочке Петера, которая октябрьским вечером, при свете сальной свечки, чесала лен на гумне у Карлсенов, что на Принсегаде. И приспичило ей вдруг письмо почитать от парня, этой дурехе. Попала она в беду, и хотелось ей знать, что себе думает парень, ведь его была вина. Да повалила, растяпа, свечку, очес и загорелся, и тут уж весь город попал в такую беду, что ей и присниться не могло.
— Вуффф! — воскликнула бабушка, подняв руки.
Это должно было изображать голодное пламя, поднявшееся в небо сквозь соломенную крышу. Тому, кто узнал, что такое огонь, никогда этого не забыть.
— Молитесь Господу нашему, чтобы вам не довелось пережить того, что пережили мы, — прибавила бабушка, закончив рассказ.
Но Альберт поступил иначе. Он молился Господу нашему о том, чтобы Тот помог ему выпустить огонь на свободу.
Настал канун Нового года. Мы по традиции поели вареной трески с горчичным соусом, а затем побежали на темные зимние улицы. Мы делали то, что и всегда: колотили в двери, шумели. Валили заборы, кидались глиняными горшками. Поймали собаку, обвязали веревкой и подвесили вниз головой на дереве — так она и висела, пока на вой не пришел хозяин, которого мы закидали горшками.
Под одежду мы запихали солому. Ждали лишь, когда стемнеет, чтобы окружить дом Исагера. В доме еще горел свет. Мы кинули в окна его гостиной пару горшков. Раздались вопли его женушки и сразу после этого — шум в прихожей.
В дверях, с палкой в руке, показался Исагер.
— Негодяи! — закричал он.
— Кричи-кричи, — отозвались мы и метнули в него еще пару горшков.
Один горшок попал учителю в плечо, на фрак пролилось мерзкое вонючее содержимое. Крик учителя потонул в клокочущем кашле, словно его рвало. Еще один горшок залетел в прихожую. Йосеф и Йохан, глядя в окно, смеялись над отцом. Им никогда не разрешали похулиганить в новогодний вечерок. И вот — они отомщены. Но братья не знали, что их ждет: мы ведь им ничего не сказали.
