Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923 | страница 4
Другая концепция, занимающая видное место в историографических дискуссиях, связанных с нашей темой, состоит в том, что демобилизация рассматривается как политический и культурный, а не только как чисто военный и экономический процесс>{13}. «Культурная демобилизация», разумеется, подразумевает возможность отказа или неспособности демобилизоваться. Случаи военизированного насилия и те условия, в которых оно было особенно кровавым, дают хорошую возможность выявить государства, регионы, движения и индивидуумов, для которых — особенно в случае поражения в конфликте — было труднее всего оставить насилие войны в прошлом, вне зависимости от того, участвовали ли они в нем непосредственно в ходе военных действий или, будучи подростками, лишь «на внутреннем фронте»>{14}.[1] Спокойствие середины и конца 1920-х годов было лишь относительным и очень недолгим. Наследие послевоенного военизированного насилия, в свою очередь, задает одну из связей между двумя циклами европейского и глобального насилия — приходящимся на 1912–1923 годы и последующим, начавшимся на политическом и культурном уровне спустя десятилетие.
Настоящая книга строится на этих концепциях и их обсуждении, в то же время предлагая несколько иной подход к данному периоду по сравнению с общепринятыми. Во-первых, географический масштаб насилия требует сравнительного и транснационального анализа>{15}. Мировая война, уничтожив династические империи в России, Австро-Венгрии и Османской Турции и создав «кровоточащую границу» на востоке Германии, оставила после себя «зоны дробления» (shatter zones) — большие территории, на которых вследствие исчезновения границ не осталось ни порядка, ни какой-либо определенной государственной власти>{16}. По многим из этих зон — хотя и не по всем — проносились волны насилия, во всех случаях имевшие выявляемые причины, требующие анализа и сравнения>{17}. Модная идея о том, что некоторые государства Европы (такие, как Россия, Югославия и Ирландия) по самой своей природе отличаются высоким уровнем насилия, в то время как другим (например, «мирному королевству» Великобритании) это не свойственно, ставит больше новых вопросов, чем снимает старых. Как признавали все историки XX века, «численность жертв» в некоторых регионах континента была намного выше, чем в других. Однако подобные сравнения остаются бессмысленными без изучения материальных, идеологических, политических и культурных факторов, объясняющих эти различия. И один из способов сделать это — изучить географию насилия, в данном случае — военизированного.
