‑ Фоил не может говорить ртом. Мы говорим внутри.
‑ А этому можно научиться?
‑ Наверное, уж нет, госпожа, ‑ с сожаленьем ответил Ортан. ‑ Гвары учили нас всех. Но только самые маленькие смогли научиться.
‑ Я научусь, ‑ сказала себе Элура. ‑ Я уже дважды сумела услышать вас: когда мы спешились, и у серых камней.
Ночевали без огня. Дошли до воды еще задолго до темноты, и Ортан велел останавливаться на ночлег.
Странный родник: круглая яма с водой, а из нее вытекает ручей, кружит с десяток шагов ‑ и исчезает. И ни одной тропинки к воде...
И трава под ногами, как неживая ‑ серая, колкая, с неприятным блеском, а вот Фоил ест ее с наслаждением. Странно, подумала вдруг Элура, мы все как‑то сразу привыкли к тому, что Фоил ‑ один из нас. Не животное, не верховой рунг, а равный нам добродушный ребячливый спутник.
Ночь накрыла равнину. Непривычное небо, и созвездия плоско лежат на нем. Птица раскинула крылья слишком близко к земле, а Колесо видно уже целиком. И Дева взошла: льет из чаши огненную струю, широкую, тусклую полосу почти через все небо.
‑ Галактика, ‑ повторила она про себя священное слов. Как странны в этой ночи слова священного Языка! Галактика. Звезды. Планеты, луны. А Мун уже проходит первую четверть. Послезавтра родится Феба. А потом наступит черед Офены. Через восемь дней начнется Трехлуние ‑ двадцать дней, когда в небе все три луны...
Ночь теплая, но холодок прошел по спине и тронул волосы, словно ветер. Что‑то должно случиться. Что‑то страшное, страшнее, чем все, что было.
Илейна не шевельнулась, когда она встала, и Элура привычно накрыла ее плащом. Совсем ни к чему, ведь здесь тепло, но так уж она привыкла...
Все сразу иначе, когда стоишь. Просторная даль, посеребренная лунным светом, горьковатый запах травы ‑ и тишина. Нехорошая, грозная тишина, даже ручей не шепчет ‑ или он и прежде молчал? Не знаю. Не по себе.
И в стороне от нас две черные тени. Фоил лежит на траве, а Ортан сидит и смотрит в даль, глядящую на него.
Она подошла и молча присела рядом. Фоил поднял голову, посмотрел Ортан не шевельнулся.
‑ Не думай об этом, Ортан, ‑ сказала она. ‑ Не мучай себя напрасно.
‑ Да, я знаю, как это больно. Когда ты вне своего мира, и душа разорвана пополам: ты здесь, а все, что тебе нужно, где‑то. Но это ведь мой мир погиб, Ортан! Твой мир жив, а это значит, что у тебя есть надежда...
Теперь он смотрит в глаза, и взгляд его тягостен мне и приятен...
‑ Иногда мне снится, ‑ тихо сказала она, ‑ что все, кого я любила, живы, и я счастлива в этих снах. Но даже во сне я знаю, что это не так, и ужасно боюсь проснуться. Боюсь ‑ но все равно просыпаюсь. И, знаешь, я радуюсь, что все уже случилось, что мне не придется заново переживать эту боль. _Э_т_о_ уже случилось, Ортан. Ты _э_т_о_ уже пережил.
