Слова его встретили аплодисментами, шумно выпили.
А когда уже в темноте подали крытый «студебеккер», чтоб отвезти бригаду в соседнюю дивизию, Сергеев подсадил их, двух актрис, в кабину, сказал, все такой же сверкающий, улыбчатый: «Счастливо! До встречи в Москве!»
Она помнила потом этого подполковника (научилась позднее различать и погоны, и звания), и нет-нет да вставало перед ней узкое веселое лицо, перламутровый отблеск глазных белков. Но постепенно время потеснило в памяти ту встречу, сгладило и притупило ощущения — все как-то растворилось, размылось в бурных и нелегких годах, в калейдоскопе разных событий. Тогда, сразу после войны, живя с бабушкой в Калошином переулке у Арбата, в двухкомнатной квартирке, забитой старенькой мебелью, Лидия Ксаверьевна не могла спать отдельно: снились фантастические ужасы, фронтовые были и небылицы, она часто просыпалась, вскакивала на постели…
А потом встреча в метро. Она его не узнала поначалу, смущалась, отворачивалась под пристальным взглядом высокого военного, кажется полковника. Благо, на «Арбатской» ей нужно было выходить, и она уже продвинулась к двери. Отраженно, в стекле, увидела: военный тоже приблизился к выходу. Ну что ж, возможно, и он выходит. Она успела так подумать, когда поезд подходил к станции, начал резко тормозить, замелькали мраморные прямоугольные колонны. И тогда-то она услышала позади негромкое:
— Здравствуйте, Лидия Ксаверьевна!
Оглянувшись и еще не зная, как и что ответит, лишь в удивлении и тревоге подумала: неужели военный поздоровался с ней? И откуда он ее знает? Она увидела: он улыбался, все лицо его сияло, сухое, до глянца выбритое, но сияние было тихим, радостным и неверным, точно этот военный в кителе с орденскими планками испытывал смущение, не верил тому, что видел. И молчал.
Поезд остановился, разошлись мягко двери, и Лидия Ксаверьевна автоматически, по инерции ступила на перрон, прошла вперед два-три шага, но военный вывернулся, обогнал, встал перед ней и, словно отбросив смущение, улыбался уже открыто, искристо, сверкал чистыми белками глаз.
— Извините, Лидия Ксаверьевна! Вот это встреча! Фантастично!
Рокочущий, смешливый голос полковника вдруг отдался в глубине души чем-то знакомым, забытым и оттого тревожно-размягчающим, и Лидия Ксаверьевна в растерянности пробормотала:
— Но… извините, я…
И внезапно с ощутимым и четким внутренним толчком вспомнила и заиндевелый, посеченный осколками березняк, и землянку, жарко натопленную, с потеками смолы, фронтовое застолье, и его, Сергеева… Ойкнула, мешаясь, краснея и оттого делаясь в смущении, в замешательстве красивее, привлекательнее, заговорила:
