Российские самодержцы. Екатерина II. Иван Грозный | страница 41

Дипломатически это выглядело следующим образом: действуя вначале осторожно, по ее собственному очень меткому выражению, «как опытная кокетка», она заставляла ухаживать за собой державы, участвовавшие в это время в Семилетней войне. Однако вскоре — в союзе с Пруссией (1764 год) — она выступила с признанным и до определенной степени осуществленным намерением стать «третейским судьей Европы». Став гарантом Тешенского мира (1779 год) после войны за Баварское наследство, Екатерина, по крайней мере в Германии, получила правовой титул третейского судьи, но ей хотелось большего. В победном сиянии своих зачастую легких успехов в конце своего правления она сказала: «Если бы я правила двести лет, то в конце концов вся Европа была бы подчинена русскому скипетру».

Почувствовать то, как новая императрица собирается вести внешнюю политику, она дала в первый же день своего правления. Основным вопросом были тогда отношения с Пруссией. Как известно, Екатерина сразу отмежевалась от непопулярного курса Петра III на дружбу с Пруссией, не ратифицировав уже подготовленный русско-прусский оборонительно-наступательный союз. С другой стороны, союзники России напрасно ожидали, что она вновь вступит в войну против Фридриха Великого.

При проведении своей внешней политики Екатерина превосходно умела по-разному проявлять себя для своих подданных и для заграницы, что поддерживало ее авторитет и в России, и за рубежом. Для внутреннего употребления в день своего переворота она объявила Фридриха Великого «злейшим врагом России», в то же время сообщив прусскому королю, что считает «заключенный мир священным и нерушимым». С ведома министерства иностранных дел императрица объявила загранице, что для достижения европейского мира она использует старые средства. Однако без ведома министерства иностранных дел тут же отписала командующему находившихся тогда в Пруссии русских войск Салтыкову, что она, вопреки тому, что объявила всему миру, будет пытаться «изменить этот невыносимый мир в Нашем духе».

В политике внутреннего разрушения польского государства ее излюбленным средством стала интервенция в пользу так называемых диссидентов, то есть подданных польского короля, исповедующих не государственную католическую, а православную веру и официально притесняемых. Для русских Екатерина выглядела при этом как поборник православия, а для заграницы — как убежденная сторонница религиозной терпимости, в действительности же она хотела — как она сообщала русскому посланнику в Польше князю Репнину — не слишком укреплять своих единоверцев, а поддерживать их как «постоянную партию против правительства» в таком положении, чтобы они «постоянно зависели от русской помощи». Таким образом, вся эта ситуация была для нее исключительно средством для политического вмешательства во внутренние дела Польши. Те же методы двести лет спустя Сталин использовал в отношении своих «единоверцев» за границей, то есть коммунистов; и вообще между внешней политикой Екатерины и Сталина существует множество параллелей.