* * *
1984 год. Стол посреди комнаты, к нему придвинуты стулья и кровати. Компания ребят с разных курсов филфака начинает привычное застолье. Занятия отменили: два дня назад умер второй за последние два года генсек ЦК КПСС Юрий Андропов – в стране очередной траур. Эта смерть вызывает у нас, двадцатилетних, возрастающее недоверие к советской системе. Андропов попытался провести в стране сталинский шмон: проверяли в рабочее время кинотеатры и рестораны, решили бороться с коррупцией и еще что-то там вводить. Для нас самой большой андроповской заслугой была его дешевая водка «андроповка» (вот именно ее мы и распивали). На столе – две бутылки с зелеными этикетками, банка кабачковой икры, килька в томатном соусе. Кому-то стрельнуло в пьяную голову выбрать свое «политбюро». Мы хохоча распределяли посты в ЦК и КГБ, спорили, кто и за что должен отвечать, вовсю издевались над системой, которая уже начинала пробуксовывать. К счастью, на той тайной вечере не было иуды, и все закончилось прикольно: Квец получил бутылкой в лоб и несколько дней ходил перебинтованный, как красный партизан. За что и почему – никто уже не мог вспомнить.
9. Бутафория
Упадок империи (Советского Союза, страны, которая, казалось, существовала в нашем сознании как понятие вечное) начался давно, но свидетелями этого упадка, а затем и полного разрушения стали мы. Осознавали ли все мы тогда, что находимся в центре исторических изменений? Ведь такая ускоренная смена событий в целой стране – Национальные фронты в Прибалтике, война в Нагорном Карабахе, жертвы в Тбилиси и Вильнюсе, а впоследствии Народный Рух в Украине – создавали ощущение полной неуверенности и хаоса, который ураганом пронесся над огромными пространствами от Бреста до Сахалина.
Нам было едва за двадцать, когда объявили перестройку и новый курс партии, и почти под тридцать, когда Украина стала независимой. В таком молодом возрасте даже гибель империи, хаос в стране и разрушение всего, к чему мы привыкли и что казалось неизменным, не могло нас политизировать. Мы оставались молодыми шалопаями, которые жаждали развлечений, искали смысл во всем происходящем вокруг и, наконец, в нашей жизни.
Из окна бутафорского цеха театра видно памятник Тарасу Шевченко, который где-то присел. За эту сидячую позу скульптора много критиковали, но тот отбивался, объясняя, что, по его замыслу, это Шевченко периода «трех лет», который устал и присел на почаевских холмах. Позже, когда волна критики утихла, кто-то высказался, что сидячий памятник Шевченко – все же лучше, чем никакого (как, например, во Львове).
