Ударившие ото всюду теплые струи слегка сбили накал, заставив застонать от осознания, что пытка продлится дольше, чем я могла рассчитывать.
И опять прикосновения, растирая воздушную пену по влажному телу. Шея, плечи, спина, ягодицы… Шея, плечи, грудь, жаждущая иной ласки, живот, непроизвольно дернувшиеся навстречу его ладони бедра…
— Кати! — выдохнул он судорожно, когда мои руки прошлись по кубикам пресса, спустились ниже, еще не лаская, но уже даря предощущение наслаждения.
— Да, мой император, — прошептала я, опускаясь перед ним на колени. Никакой дерзости, только легкие поцелуи, только дыхание на разгоряченной коже.
— Нет! — Рык мог напугать кого угодно, но только не меня. Он хотел быть главным, вести эту игру, я не собиралась ему отказывать, но… не без остроты убегающей от охотника добычи.
— Да! — мягко возразила я и…
— Ты будешь кричать, — подняв меня на руки и заматывая, словно куклу, в огромное полотенце, прошептал он мне в ухо. — Ты будешь просить остановиться, ты будешь умолять продолжить… Ты будешь моей…
— Ты будешь моим, — обхватив его свободной рукой за шею, шепнула я в ответ. — Ты не забудешь меня, сколько бы женщин у тебя ни было. В каждой из них ты будешь искать меня…
— Кати, — фыркнул он мне в шею, укладывая на широкую постель. — Мой дерзкий, мой смелый огонек, в котором я готов сгореть… Какая из тех статуэток понравилась тебе больше всего? — чуть отстранившись, с лукавой, но полной нетерпения улыбкой, спросил он.
Мне бы задуматься, но с губ уже сорвалось:
— Все…
Кажется, такой вариант его полностью устраивал.
Двадцать дней пролетели, как один.
Четыре-пять часов сна — максимум, на которые я могла рассчитывать. Хандорс был ненасытным, давая мне намного больше, чем я могла принять.
Предсказания, которые он сделал в ту первую ночь, сбылись в полной мере. Я кричала, просила, умоляла. Мое тело реагировало на него, даже когда я практически теряла сознание от усталости, а губы продолжали шептать его имя, когда свое собственное стиралось из памяти.
Как мне удавалось при этом помнить, ради чего все это… Данному факту оставалось только удивляться.
— Отправь. — То самое сообщение, которого ждал полковник, я передала Виллеру на двадцать первый день после начала болезни, которую сама называла сумасшествием. Не любовь — одержимость. Излечить меня от Хандорса мог только один человек — Шторм. — Эвакуация.
— Принял, — не поднимая головы от планшета, произнес Юрген.
Демонстрируемые нами отношения в последние дни могли стать эталоном выдержки и самообладания. Остальные, кто был «не в курсе» подоплеки всего происходящего, смотрели на мою связь с императором демонов довольно равнодушно. Все люди взрослые, да и в жизни всякое бывало.
