Капитан Соколин | страница 75
Он встретит ее здоровый. И прямо на аэродроме, при всех, расцелует ее. Опять побегут привычные дни. Прощай койка… Прощай унылая тишина палаты и седобородый угрюмый профессор…
Уже лежа на столе, перед самой «маской», он широко-широко улыбнулся, по детски, со всхлипом вздохнул, последний раз вобрал в себя этот светлый, солнечный день и… потерял сознание.
Так вот, с этой широкой солнечной улыбкой, он и лежал в гробу в полковом клубе.
Командир дивизии стоял в первом почетном карауле. Давно уже кончилось время того караула, и сменили давно остальных часовых. Но Кондратова не трогали. Он стоял без движения. Смотрел прямо в лицо Саше Соколину. Он не хотел поверить, что человек с такой солнечной улыбкой может быть мертв. Она говорила, эта улыбка, о том, как принял последний бой капитан Соколин. Он улыбался жизни, горячей, боевой, полнокровной — той жизни, добиваясь которой он погиб. Он видел победу, ждал ее и улыбался ей открыто и радостно.
Красноармейцы и командиры проходили мимо гроба.
Прошел Дроздюк, часто моргая; прошел Кириллов, до боли сжав зубы; прошел маленький Меньшиков, не скрывая обильных слёз.
Орден Красного Знамени блестел на груди Соколина.
Закрывая тело комбата, тяжелыми складками спадало вниз шелковое знамя, которое перед войсками нес через зеленый солнечный луг командир Соколин в далекий памятный день своей весны.
А комдив Андрей Васильевич Кондратов все стоил в почетном карауле, смотрел в лицо своего приемыша, своего воина, своего сына… И никто не решался сменить командира дивизии…
Глава шестая
Телеграмму о том, что Соколин при смерти, Дубов получил у себя на квартире.
Японская авантюра была ликвидирована, полковник Седых разоблачен и арестован. Да и не один Седых. Дубов разоблачил полковника и его организацию. Но насколько раньше следовало это сделать! Дубов не ног простить себе, старому большевику, подобной беспечности. Он осунулся, стал резок и раздражителен.
Работал он теперь и диен и ночью.
Случайно выдался один из редких свободных вечеров. Они сидели вдвоем с Митькой и играли в шахматы. Он дал Митьке фору — две ладьи и одного слона — и старался проиграть ему.
Старания эти ни к нему не приводили. Лавры Капабланки не были суждены молодому Дубову. Он терял фигуру за фигурой и упорно подводил своего короля под мат.
Пока отец вскрывал телеграмму, Митя неожиданно заметил незащищенного отцовского коня и с воинственным кличем Североамериканских индейцев схватил его за голову. Победоносно взглянув на отца, он увидел, что тот откинулся на спинку стула и глаза его словно окаменели. Потеря коня не могла так подействовать на него. Митя сразу понял, что отец не шутит, случилось какое-то очень большое несчастье.
