— Продажа Аляски временно поддержит бюджет, — внес предложение Ржевский.
— Жалко, брат, алеутов. Они такие доверчивые. Я объявился царем морским — они и поверили. Пропадут, чай, без нас.
— Чукотка с Камчаткой продлят существование. Можно продать выгодно, если повезет.
— Элемент везения, конечно, должен быть, но не все ж нам рассчитывать на этот элемент, — сказал Рылеев. — Один раз нам уже повезло. Однако вы забыли, господа, что Сибирь мы сами под ссыльных да проигравших, да под удалившихся отдали. Говорят, над Сибирью и вовсе не было декабря? — полувопросил он.
— Был, но кончился в свое время, — ответил Толстой.
— Обещали к апрелю Думу собрать…
— Где он, апрель? — вскинулся Ржевский. — Да и нет никого, думать кроме нас некому. Мы и есть Дума. Кстати, «Думы» твои, Рылеев…
Правила штосса не возбраняли обсуждать посторонние темы, не имеющие отношения к игре. Тем более, что другого времени на решение государственных проблем не было. Метали банк с обеда и до утра. Несколько времени похищал сон.
— Вы уверяли, Рылеев, что нас безусловно поддержат декабристы Финляндии, — сказал Толстой.
— Финляндия от нас отторгнута. Генерал-губернатор Закревский диктатором себя возомнил и провозгласил. Польский Патриотический союз откололся вместе с Польшей. Коломёты разместили в непосредственной близости от наших границ. Орудие, конечно, не столь разрушительное, как артиллерия, но дальность полета дреколья в десятки раз превышает дальность ядра.
— Как сказал наш милый поэт…
— Я вам не милый.
— Да я и не о тебе. Ну вот, сбил… — Ржевский поскреб лысеющую макушку. — Я что-то хотел из Пушкина…
— Я, господа, поручил Авдотье с нашим Африканцем снестись. Письменно. Сорочьей почтой, — обернулся граф к поручику Ржевскому, предупреждая какой-нибудь каламбур в адрес своей цыганки. — И вот из мест не столь отдаленных дошел стишок.
— И что пишет сей Чародей? — заинтересовался Рылеев. — Скучает, наверное? Назад просится?
— «Нет уж, братцы, я уж тут // В глубине сибирских руд». Дальнейшее не помню. А знаете ли вы, господа, что его в полиции высекли?
— Ужей понатыкал, — не преминул уязвить Рылеев.
Дверь вдруг приоткрылась, в щель сунулась борода, но тут же вновь убралась. Лакей бросился посмотреть.
— Народ. Ходоки пожаловали, — объявил он минуту спустя.
— Надоел мне этот народ. И что ему надо? Пришел составить с нами конвент? — сказал Ржевский. — Народ есть слабое место этой страны. Тяжкое наследие, оставшееся нам от царизма.
