Вор | страница 61
Комната была жарко натоплена. С опущенными от ожесточенной терпеливости глазами, Митька подошел к окну. Вдруг его позвали сзади по имени, робко, даже нежно, но он не обернулся. В предночном мраке за окном скудно светились чужие окна и выбегали первые звезды. Дыбилось над городом обычное мутное зарево, расталкивающее страхи подступающей ночи. Он обернулся, когда Аггей внес крохотный самовар, держа его в растопыренных пальцах, как гармошку. И опять Митька стал свидетелем чудовищной воли Вьюгù. Она коротко взглянула Аггею в лицо, безмолвно благодаря и, может быть, обещая награду. Митьке померещилось даже, что она шепнула на ухо Аггею какой-то смутительный вздор, и тогда внутри его скользнула странная, тоненькая боль. Она коснулась и пропала, но ожог ее было б не залечить даже и новым счастьем.
Гостевать у Аггея не было в его намерениях. Он решительно отказался от чая с баранками и варенья в низких баночках. Аггей рассказал о планах подготовляемого дела, но ослепший аггеев разум увял давным-давно: искры искусства вовсе не оставалось в нем. К намеченной цели он шел лишь через мокроту и ужас. А дело было не очень сложное: предстояло выпотрошить медведя в акционерном обществе, ведавшем некой второстепенной отраслью народного хозяйства. Но словам подводчика, счетовода того же учрежденья, медведь был толстый, добрый и жирный. Тот же счетовод, рискнувший на такое предприятие для сокрытия растрата, дал сведенья об охране дома, о количестве и расположении сигнальных звонков.
После Аггея стал говорить Митька, и тотчас стало ясно, что все произойдет по митькиному плану. Сопя, Аггей ссасывал с блюдечка чай вприкуску. Вьюгá внимательно следила за развитием плана. Впрочем, ее интересовало в равной мере и пятно на рукаве, как будто опасалась она, что с платья просочится аггейкино прикосновение на ее сильное и смуглое плечо. Вскоре она совсем ушла.
XVII
Изо всей квартиры номер восемь самым примечательным в зоологическом отношении был, конечно, Петр Горбидоныч Чикилев, человек с подлецой, по выражению Фирсова, чему причиной, как ни странно, были весьма короткие его ножки: чтоб сделать пустяшный шаг, требовалось ему переступить сотню очень мелких, неизвестных другому порожков. Как-то, например, случалось, что никогда не болел он по-настоящему, но постоянно недомогал. Никогда не испытывал горя, но огорчением был отмечен всякий день его. Да и на службе великими и темными трудами достигал он начальнического расположения, хотя там и ценили его способности по выжиманию недоимок. «Могу даже с неодушевленного предмета!» — пришучивал он иногда. На его мутно-зеленой груди всегда висело множество жестяных жетонов, в знак благонамеренности. Ежевечерне он вычитывал несколько строк на политграмоты и заучивал наизусть, стремясь достигнуть с помощью этого высших степеней. Хитряга, он кропотливо высверливал себе норку в новой жизни, как когда-то и в старой (— в прежние времена был он представлен к Анне, каковой не получил по причинам революции). Уже состоял он председателем домового комитета, достаточное для мелкого человека отличие, но все еще подвигалась вперед его житейская карьера.