Вернулось забытое за год ощущение конфиденциальности личного пространства, без которого мы подобны деревьям без листьев (изгнание из райского сада Евы с Адамом, если подумать, имело для них и свои положительные стороны!)
И не было вроде войны – а только за время всенародного траура по любимому вождю наши ряды поредели.
Кого затоптали, кто с горя лишился разума, а кто, не раздумывая, отважно последовал заразительному примеру маршала Смерти и Бешеного Пса.
Особенно были заметны потери среди вертухаев: если прежде нас было поровну – тысяча тысяч конвоируемых на тысячу тысяч конвойных, то теперь это соотношение существенно изменилось в нашу пользу.
То ли они растерялись, лишившись своих командиров, или их испугало наше численное превосходство – только они уже не осмеливались, как прежде, плевать в наши души, топтать нас и глушить прикладами, выкалывать нам глаза и обрывать уши, мочиться на нас и нецензурно оскорблять.
Понурые и жалкие, они топтались поодаль, раздираемые дилеммой: попирать ли, как и прежде, наше человеческое достоинство или расслабиться, с учетом новых обстоятельств.
В наших рядах между тем начиналось брожение: раздавались голоса, требующие «призвать вертухаев к ответу» и «живьем топить их в мутных водах Москва-реки».
В ответ на что наши мучители не замедлили передернуть затворы автоматов Калашникова.
Тут-то запахло грозой.
– Кажется, налицо революционная ситуация, – ожил и восстал до того бездыханный Воньялу-Нинел, – когда верхи уже не могут, а низы – не хотят!
Кто-то из наших горячих голов уже разбирал на булыжники Кремлевскую набережную и с корнем выковыривал фонарные столбы.
– Вчера было рано, – решительно пробормотал Илья Владимирович, доставая камень из-за пазухи, – завтра будет поздно!
Тут и мне кто-то сунул в руки кирпич.
Помню, я растерялся и даже не знал, что с ним делать.
– По закону революционного жанра, мой юный друг, – мягко заметил Воньялу-Нинел, – если не мы их, то они – нас!
Похоже, он понимал, что творилось со мной.
«Но если мы не станем кидать в них камни, – подумалось мне, – существует вероятность, что и они в нас не выстрелят?»
– Выстрелят! – будто читая мои мысли, потрепал он меня по затылку. – Всенепременнейше выстрелят! – ласково повторил он.
Тут я на деле убедился в поразительной способности Ильи Владимировича предугадывать события: едва мы поперли на них – как они тут же стали по нам стрелять.
Пространство между ними и нами в мгновение ока заполнилось горами бездыханных тел каторжан.
