Но нас все равно было больше, и мы были злее, и нам, по сути, нечего было терять.
Под проливным автоматным огнем, спотыкаясь и падая, захлебываясь в крови и умирая, мы таки добирались до них, и валили их наземь, и рвали на части, и били до тех пор, покуда последний из них не отдал Богу душу.
Но и после того, как мы с ними покончили, некоторые из наших не могли остановиться и топтали с проклятьями безжизненные тела палачей…
Но только мы обнялись, только вдохнули воздух свободы и расслабились, как опять оказались в железном кольце войск карательного назначения.
На этот раз против нас, наряду с пехотой, были брошены организованные соединения мотопехоты, тяжелой артиллерии, также танковых бригад, поддерживаемых авиацией стратегического назначения с воздуха и глубоководными ракетоносцами со стороны Москва-реки.
– Народ и армия, вижу, не едины… – затравленно озираясь, пробормотал Воньялу-Нинел.
Мы лежали нос к носу под пулями, инстинктивно вжимаясь в землю и не решаясь поднять голову.
– Вот, пожалуйста, налицо вопиющий пример преступной войны правящей верхушки против своего народа в целях укрепления своего господства… – зажмурив глаза, резюмировал Илья Владимирович.
«Это больше похоже на бойню, чем на войну!» – отчего-то подумалось мне.
Само это слово – война! – вызывало во мне образ некоего кровавого ритуала, имевшего свой свод неписаных установлений.
Я уже говорил, что благодаря регулярному чтению Большой Советской Энциклопедии я имел представление о значительных исторических событиях, случившихся со времен Потопа и до наших дней.
Когда мне хотелось узнать о предмете подробней, я направлялся в нашу школьную библиотеку и там погружался в первоисточники.
По Плутарху, к примеру: «Грешно нападать без причины, воевать оружием с безоружными, а также добивать до смерти молящих о пощаде».
Но то, что я видел в то слякотное февральское утро 1954 года на Кремлевской набережной, опрокинуло все мои (и Плутарха!) познания о войне.
Надо мной в вихрях адского пламени кружили, как стаи невиданных чудищ, отдельные части человеческих тел.
Толпы обезумевших людей метались в чаду и дыму в поисках спасения и не находили его.
Прощаясь с жизнью, они проклинали судьбу…
Изнывая под тяжестью рухнувших на меня тел, я терялся в мучительных догадках:
– что, спрашивал я у себя же, творится с людьми?
– куда подевались былое величие духа и благородство?
– где жалость к ближнему?
– где доброта?
– где ум, честь и совесть?
