| Но все это было много лет назад, и дон Калисто, презрев мир, который больше ничего не мог ему предложить, уже четверть века жил отшельником в своем родном городе Эсихе. |
| It was when I announced my intention of going there (I had been spending a week or two in Seville) not because of him, but because it is a charming little Andalusian town with associations that endear it to me, that Diego Torre offered me this introduction. | Я собрался побывать там (я как раз приехал недели на две в Севилью) не ради Санта Аньи, просто это прелестный андалусский городок, милый мне и со многим для меня связанный, и, узнав о моем намерении, Диего Торре предложил представить меня поэту. |
| It appeared that Don Calisto allowed the younger men of letters occasionally to visit him and now and then would talk to them with the fire that had electrified his hearers in the great days of his prime. | По-видимому, дон Калисто изредка позволял писателям младшего поколения навещать его и порой в беседах с ними проявлял тот же пыл, что зажигал слушателей в славные дни его расцвета. |
| "What does he look like now?" I asked. | - А какой он теперь с виду? - спросил я. |
| "Magnificent." | - Великолепен. |
| "Have you a photograph of him?" | - Есть у вас его фотография? |
| "I wish I had. | - Если б была! |
| He has refused to face the camera since he was thirty-five. | С тридцати пяти лет он не позволяет себя снимать. |
| He says he does not wish posterity to know him other than young." | По его словам, он хочет, чтобы потомки знали его только молодым. |
| I confess that I found this suggestion of vanity not a little touching. | Признаться, этот намек на тщеславие меня растрогал. |
