взошло солнце…
Однако спокойно заснуть Кравою не удалось — в следующий же миг он
резко сел на кровати: в дверь снова стучали! Звук казался странным —
стучали тихо и как будто робко. Кравой напрягся, но голоса не подал;
ручка повернулась, дверь медленно открылась, однако на пороге никого
не было… Мгновение спустя из-за дверного косяка выступила белая
фигурка в длинной сорочке, похожая на маленькое привидение.
— Папа, мне страшно — там большой паук! — дрожащим голосом сообщила
Аламнэй, в больших синих глазах блеснули слезки.
Кравой улыбнулся.
— Здесь безопасно, мое перышко, иди сюда, — ласково позвал он,
протягивая руку. — Только дверь прикрой.
Не дожидаясь повторного приглашения, Песня Полей резво подбежала к
кровати, залезла на нее, опираясь коленками, шмыгнула под одеяло,
крепко прижалась к отцу и, пригревшись, моментально заснула. Стараясь
не разбудить дочку, жрец солнца заботливо поправил одеяло — мысли о
солнечном городе, о проклятии и власти тут же покинули его, стыдливо
отступив перед чувством беспредельной нежности, которое обычно
охватывало его при виде дочери. Она всегда плохо спала перед
рассветом… Полный любви взгляд остановился на лице девочки: его
тонкое перышко, маленький рыжий бесенок, так неожиданно появившийся
в его жизни и вдруг ставший ее смыслом! Волна нежности привычно
нахлынула на Кравоя, и в то же время за каждым таким приливом в нем
неизменно возникало еще одно, другое чувство, к которому он никак не
мог привыкнуть, и которое каждый раз глубоко всколыхивало его душу.
Да, он любил Аламнэй, любил до безумия, до самоотречения! Однако в
этой привязанности было нечто большее, нежели просто нежность
родителя к своему чаду — она была тем сильнее и безрассуднее, что в
мыслях Кравоя образ дочери оказывался неразрывно сплетен с образом
погибшей веллары, как если бы огромная любовь, в которой она была
зачата, бросала свой отблеск на нее, окружая, благословляя своим светом
и одновременно ослепляя самого Кравоя. Этот особенный оттенок
собственных чувств, невольно ощущаемый им с тех самых пор, как он
привез маленький спеленатый сверток из Мермина, поселения сильфов,
где Аламнэй появилась на свет в роще сикомор, стал для солнечного эльфа
окончательно ясным в один день…
Тот случай глубоко запал в память Кравою. Дело было в разгар лета, в
один из самых жарких дней. Оставив на день работу в храме, он
отправился с дочерью в лес. Маленькая Аламнэй только начинала делать
первые неуклюжие шажки, и куда охотнее ползала, нежели ходила. Еще
