Пила она, как лошадь, но иных вольностей не допускала, да и, по большому счету, была женщиной доброй и незлобивой, поэтому гармонично влилась в наш женский коллектив. Через нее я смогла достать Павлику шикарную рубашку на день рождения, продукты, чтоб сервировать почти домашний стол и записи его любимой группы «Воскресенье». Я, Вика и Валентина летали в Кандагар за всем этим богатством и вернулись почти ночью, а потом еще долго радовались, перебирая приобретенные вещи для любимых, и, конечно же, для тех, кто уже жил, но еще не родился.
А утром замкомбрига сделал свой подарок…
Нужно было найти отряд «духов», засевший в горах, и ликвидировать его. Они постоянно меняли позиции и лупили из минометов по гарнизону.
Я содрогалась, отпечатывая приказ: сколько наших погибнет? Второй отряд посылают. Два человека вернулось — Левитин и солдат из нового набора, кажется, Щука.
А сколько уже погибло в городке? «Ложись!!», несущееся над мастью в любое время суток, стало уже нормой. А потом трусцой в горы один отряд за другим… и безрезультатно. Павел с бойцами вдоль и поперек излазил весь периметр.
Сколько я пережила, ожидая его возвращения… Но Бог миловал.
А сейчас начальство задумало послать ребят в горы, непосредственно в район дислокации основной группы «духов», туда, где каждый камень был им знаком и пристрелян. Бойцы будут высаживаться на скалы прямо под носом душманов. Кто возглавит отряд самоубийц? Второй отряд мальчишек ставят под кинжальный пулеметный огонь. На голые камни. Как штрафников.
Руки дрожали, отпечатывая приказ Головянкина — пальцы промахивались, делая опечатки и пропуская буквы.
— …назначить командиром группы старшего лейтенанта Шлыкова.
Нет!!
Рука упала на пробел и соскользнула вниз.
Не-е-ет…
Я с ужасом посмотрела в глаза Голявянкину.
— Что уставились, Казакова? Жалко милого? Каждому свое: вам ноги раздвигать, ему душманов бить, выполняя интернациональный и воинский долг. Все ясно?!
— Пожалуйста, — прошептала одними губами. — Ведь вы можете.
— Могу, — смягчился Сергей Николаевич, вытащил отпечатанный лист бумаги, пробежал по нему взглядом. — Тем более все равно перепечатывать.
Он прошелся по кабинету, делая вид, что читает, а потом положил лист передо мной и, склонившись прямо к уху, вкрадчиво заметил:
— Один раз ничего не меняет и никто не узнает, но твой Шлыков будет жить. Я отправлю другого. Думай: здесь, сейчас, со мной — и твой старлей сидит в бригаде, нет — летит умирать. Даю пять минут. Время пошло.
