.
— Неужто русские помогли японцам? — спросила Синай с тревогой.
— А как же не помочь? — возразил Ир. — Ведь русского генерала просил такой же, как и он, генерал-губернатор. Многих корейских патриотов тогда заковали в кандалы и сдали японцам. В Японии они были казнены.
— Для чего вы это рассказываете? — спросил Енсу, нахмурившись. — Хотите, чтобы я удержал сына?
— Я рассказал не затем, чтобы напугать вас, — ответил Ир. — Есть люди, которые удивительно терпеливы к унижениям. Они и плачут, пряча слезы от тех, кто принес им страдания. Я сам видел, как родители несли умершего от голода и болезни ребенка, им встретился господин, и они опустили гроб на землю, чтобы низко ему поклониться. Другие предпочтут смерть унижению. Таких людей называют патриотами.
Синай опустилась на ондоль и, сложив руки на коленях, сказала задумчиво:
— Помнится, и мой сын говорил похожие слова. И все вроде бы верно. Но стоит подумать, что с ним могут сделать… Поверьте, не просто с этим смириться. Не так ли, отец Юсэка?
Енсу трудно было что-либо ответить, особенно после того как Ир рассказал о казни патриотов. Но, с другой стороны, безликое, униженное существование смерти подобно. Гибнут люди за него и ему подобных. Возможно, и они единственные дети у своих родителей, и такие же молодые, как Юсэк.
Старик до боли тер лоб, пытаясь не думать, что будет потом.
— Мать Бонсека, вы боялись, что сын погибнет в крепости. А разве вся Корея не крепость? Я буду счастлив уже тем, что хоть один из нашего рода покинет эту большую тюрьму, проклятую еще далекими предками.
— Вы отпускаете Юсэка? — спросила Синай, удивляясь решению упрямого старика.
— И если случится что-то, — продолжал Енсу, — он упадет с высоты вольного неба. Это лучше, чем погибнуть, не взмахнув крыльями.
От этих слов Синай повеселела: старик решился отпустить Юсэка! А она в свое время ругала Бонсека, когда он вот так же хотел куда-то уйти. Закатывала истерики, а когда Бонсек оскорбил Санчира, она ударила сына по лицу. Сын не обиделся, только поглядел на нее как-то странно, с укором. Лучше бы ответил грубостью — легче было бы. Обыскали они тогда лачугу и увели Бонсека. А она ничего не сказала ему, не успела.
— Лягушка в колодце о море не ведает, — молвила Синай и повернулась к Юсэку: — Мальчик наш, если тебе когда-нибудь удастся увидеть Бонсека, скажи ему, только не забудь, чтобы не сердился на омони за оплеуху. Скажи, что он получил ее незаслуженно.
— Вы думаете — Бонсек об этом помнит? — улыбнулся Юсэк. — Мне однажды отец тоже заехал в ухо. Я хранил обиду, пока звенело в голове. А потом прошло.
